Автор: Антонова Юлия Александровна Все записи психолога (10)
Просмотров
1603
Размышления на тему влияния мазохизма на развитие патологии
(по работам З. Фройда и его последователей).
Мазохизм всегда привлекал внимание. Обычно, мазохизм вызывает ассоциации сексуальных извращений, страданий, боли, насилия. Людей всегда пленяло и подавляло свое и чужое страдание. Однако – это лишь односторонний взгляд на этот феномен.
В 1876 году Рихард фон Краффт-Эбинг, опубликовав «Psychopathia Sexualis», ввел понятие мазохизм. Он рассматривал мазохизм, как сексуальный феномен, считая сексуальный инстинкт отправной точкой анатомии его психологии.
Краффт-Эбинг был экспертом в области мазохизма. Мазох- его случай. Краффт-Эбинг создал определение мазохизма; писатель Мазох – образы, как например: «…на большой картине, написанной маслом…Прекрасная женщина, совершенно обнаженная под накинутым сверху меховым манто, расположилась на кушетке, облокотившись на нее левой рукой. Ее губы тронуты игривой улыбкой, ее густые волосы стянуты в греческий узел и покрыты белоснежной пудрой. Ее правая рука играет хлыстом, тогда как левая рука бесстрастно покоится на лежащем у ее ног мужчине, похожем на преданного раба, на верного пса. Хорошо очерченная поза прекрасно сложенного мужчины говорит о его безропотной меланхолии и беспомощной страсти; он смотрит на женщину фанатичным горящим взглядом мученика».
Интересно отметить, что ранее в религиозных верованиях мазохизм считался лечением. Средневековая церковь видела в таинстве Наказания часть своей основной функции «исцеления и спасения души». Душа страдала и продолжает страдать недугом, а значит нуждается в исцелении.
Средневековые флагелланты могут служить примером крайнего стремления к публичному испытанию боли и удовольствия, порождённых религиозными и мазохистскими импульсами.
Однако, прикоснемся к работам и исследованиям психоаналитиков.
Понятие «влечение к жизни» и «влечение к смерти» было введено З. Фройдом в 1920 году в работе «По ту сторону принципа удовольствия».
«Влечение к жизни связано со стремлением сексуальных влечений соединить части органического в некое целое. Оно противостоит разрушительным тенденциям, существующим и действующим в живом организме. …жизнь оказывается непрекращающейся борьбой человеческого рода за выживание, непримиримой борьбой между влечением к жизни и влечением к смерти.
Разрушительная работа влечения к смерти осуществляется внутри живого существа и обращается против внешнего мира, проявляясь во влечении к агрессии и деструктивности. Между тем влечение к смерти не является самостоятельным, действующим в отрыве от влечения к жизни. Оба соприсутствуют друг с другом. Они неразрывны в своем единстве. З. Фройд оставил открытым вопрос о конечных результатах борьбы между Эросом и Танатосом: «Кто знает, на чьей стороне будет победа, кому доступно предвидение исхода борьбы?»» [22].
Возвращаясь ко второй теории мазохизма, следует отметить, что З. Фройд выделяет три его формы: «…мы можем различить мазохизм эрогенный, женский и моральный» [30]:
1. как обусловленность сексуального возбуждения – эрогенный мазохизм;
2. как выражение женской сущности – женский мазохизм;
3. как форма поведения – моральный мазохизм.
1. Эрогенный мазохизм. З. Фройд описывает его таким образом: «…эрогенный мазохизм, удовольствие от боли, лежит в основе обеих других форм; его следует обосновывать биологией и конституцией, и он остается непонятен, если мы не решимся выдвинуть кое-какие гипотезы о вещах весьма темных» [30].
Во второй теории влечений З. Фройд вводит пару: влечение к смерти – влечение к жизни, таким образом во второй теории мазохизма он пытается представить мазохизм иначе. Известно из теории влечений, что влечение к смерти является первичным. Существует некое незначительное время, когда в младенце есть только влечение к смерти, которое позже связывается влечением к жизни, так как если этого не происходит ребенок умирает.
Первое, что делает психика, чтобы защитить зарождающееся Я от влечения к смерти – проецирует его вовне, там вовне это влечение к смерти встречается с объектом. Мы знаем, что внешний мир для младенца есть окружающая его среда, то есть материнская забота. Таким образом, младенец проецирует в психику матери свое влечение к смерти, и психика матери влечение к смерти младенца принимает.
Внешнее = ненавистное = объект.
Мать связывает это влечение к смерти влечением к жизни (любовью) и возвращает ребенку в другом, переработанном виде. И в результате связывания влечения к смерти влечением к жизни (любовью) и есть мазохизм, то есть мы говорим, что мазохизм есть нейтрализация смерти любовью. Там, где есть мазохизм, есть либидо и жизнь продолжается.
Важно отметить, что младенец проецирует вовне часть влечения к смерти, и когда мать связывая своим либидо, возвращает его в ином качестве ребенку, мы говорим о вторичном мазохизме. Другая часть влечения к смерти остается в субъекте и связывается тем либидо, которое продуцируется самим субъектом в следствие его физиологических процессов, в следствие либидинозного совозбуждения, в этом случае мы говорим о первичном эрогенном мазохизме.
Первичный эрогенный мазохизм является первичным мазохистическим ядром Я, которое в свою очередь является основой психического аппарата человека. Таким образом, первичный эрогенный мазохизм становится основой развития психического аппарата субъекта в целом, предоставляет возможность справиться с фрустрациями. То есть мы можем говорить о том, насколько в младенчестве удалось сформировать первичный эрогенный мазохизм зависит уровень того, как субъект будет справляться с фрустрациями во взрослом возрасте. Важно отметить, что у женщин первичный эрогенный мазохизм с точки зрения количества больше, чем у мужчин. Более того, благодаря ему появляется новое качество в психическом – «время», «временность».
2. Женский мазохизм: «Женский мазохизм, напротив, легче всего доступен нашему наблюдению, менее всего загадочен и обозрим во всех своих особенностях» [30].
З. Фройд считает, что данный вид мазохизма чаще всего встречается у мужчин во взрослой жизни, лишь иногда у женщин. Женскому мазохизму подвержены мужчины, страдающие импотенцией или же те мужчины, которые прибегают к сексуальным фантазиям мазохистического толка: «…оказаться с заткнутым ртом, связанным, больно избитым, отхлестанным, каким-то образом обиженным, принужденным к безусловному послушанию, облитым грязью, униженным. Гораздо реже и лишь со значительными ограничениями в содержание это вводится также какое-то увечье. Лежащее на поверхности и легко достижимое толкование состоит в том, что мазохист хочет, чтобы с ним обращались, как с маленьким, беспомощным и зависимым ребенком, в особенности же — как со скверным ребенком».
Все эти фантазии и действия, считает З. Фройд, нужны мазохисту для того, чтобы он смог приступить к коитусу или же, представляют собой всю сексуальную жизнь мазохиста. Здесь обязательно должна присутствовать боль. Мужчина желает, чтобы его как бы поставили в женскую позицию, когда женщина подвергается унижению, насилию, связанному с сексуальностью. З. Фройд: «…тогда легко сделать открытие, что они перемещают мазохиста в ситуацию, характерную для женственности, т. е. обозначают [его превращение в] существо кастрированное, выступающее объектом коита, рожающее. Поэтому я и назвал мазохизм в этом его проявлении женским, как бы априори, хотя столь многие его элементы отсылают к детскому периоду жизни».
Важно отметить, что в женском мазохизме, мы также можем наблюдать сознательное чувство вины, о котором пишет З. Фройд в своей работе: «…в ясном содержании мазохизма находят себе выражение и чувство вины: мазохист предполагает, что совершил какое-то преступление (какое — остается неопределенным), которое он должен искупить всеми этими болезненными и мучительными процедурами. Это выглядит как некая поверхностная рационализация содержания мазохизма, но [на деле] за этим скрывается связь с детской мастурбацией. С другой стороны, этот момент виновности выводит к третьей, моральной форме мазохизма».
3.Моральный мазохизм.
З. Фройд пишет: «… ко всем прочим мазохистским страданиям привязано условие, чтобы они исходили от любимого человека и претерпевались по его повелению. В моральном мазохизме это ограничение отпадает. Само страдание оказывается тем, что имеет значение; уже не играет никакой роли, принесено ли оно любимым или же равнодушным человеком; оно даже может быть вызвано какими-то безличными силами или обстоятельствами: настоящий мазохист всегда подставляет щеку там, где видит возможность получить удар» [30].
То есть З. Фройд пишет о том, что при моральном мазохизме объектом становится само страдание.
Далее в этой статье З. Фройд пытается объяснить моральный мазохизм и говорит о том, что он известен в психоанализе под видом бессознательного чувства вины: «…верные нашей привычной технике, мы прежде всего хотим заняться крайней, несомненно патологической формой этого мазохизма. В другом месте я описал, как во время аналитического лечения мы сталкиваемся с пациентами, поведение которых в отношении его терапевтического влияния вынуждает нас приписать им некое “бессознательное” чувство вины. Там же я указал, как узнают подобных лиц (“негативная терапевтическая реакция”) и не скрыл того, что сила подобного импульса составляет одно из серьезнейших сопротивлений и величайшую опасность для успеха наших врачебных или воспитательных замыслов. Удовлетворение этого бессознательного чувства вины есть, наверное, самая сильная позиция того выигрыша (составного, как правило), который человек получает от своей болезни, — суммы сил, которые восстают против выздоровления и не желают отказываться от болезни. Страдание, приносящее с собой неврозы, есть именно тот фактор, благодаря которому они обретают ценность для мазохистской тенденции».
Цель морального мазохизма получить страдания любой ценой. Моральный мазохизм является тождественным чувству вины. Таким образом, мы возвращаемся к понятию чувства вины.
Чувство вины - это аффективное состояние, характеризующиеся проявлением страха, угрызений совести и самоупреков, ощущением собственного ничтожества, страдания и потребности в раскаянии. Представления о чувстве вины содержались в различных работах З. Фройда. В работе «Тотем и табу. Психология первобытной культуры и религии» он соотнес возникновение чувства вины с совершенным на заре становления человечества «великим преступлением» - убийством сыновьями отца первобытной орды. В работе «Некоторые типы характеров из психоаналитической практики» З. Фройд не только установил тесную связь между Эдиповым комплексом и чувством вины, но и выдвинул положение, согласно которому чувство вины современного человека возникает до проступка и не оно является его причиной, а напротив, проступок совершается вследствие чувства вины.
Сознательное чувство вины, как психическое явление является результатом разрешения Эдипова конфликта. Когда мы рассматриваем чувство вины, мы говорим о взаимоотношениях между Я и Сверх-Я. И в данном случае чувство вины возникает в результате садистического отношения Сверх-Я к Я.
Сверх-Я появляется в тот момент, когда субъект встречается с запретами внешнего и внутреннего мира (эдипальный период).
Сверх – Я представляет собой интериоризированных родителей и интериоризированный запрет на эдипальное желание и все предыдущие запреты. И мать, и отец являются объектами любви ребенка. И когда он сталкивается с запретом на эту любовь, то эти родительские образы десексуализируются. Существуют сознательные запреты, однако большая часть запретов бессознательна. Важно отметить, что при взаимодействии Сверх-Я и Я появляется чувство вины. Чувство вины почти у всех сознательно, однако причины чувства вины, которые переживаются субъектами сознательно – бессознательны и они эдипальны.
Одной из функций Сверх – Я, является защита Я от влечения к Смерти.
В тот период, когда у ребенка угасает вера во всемогущество родителей Сверх-Я становится той системой, которая принимает родительство изнутри.
Красиво описал инстанцию Сверх-Я Жак Андре в своей работе «100 популярных концептов психоанализа», описывая Сверх-Я пациентов borderline: «…Сверх – Я – это голос Судьбы, его слово принадлежит одновременно оракулу и нигилистическому повелению. Целые жизни подчиняются одному повелению: «будь несчастным!» или, еще хуже: «не существуй!»
Сверх-Я увековечивает послушание первообъектам, к которым добавляются акценты идеальности и нередко можно увидеть, что подчинение выходит из внутренней сцены на социальное пространство, доходя до «добровольного прислуживания» тому, кто занял место его идеала-Я».
В результате десексуализации родителей, родительские образы остаются, однако они инвестированы влечением к Смерти. И Сверх–Я становится местом скопления влечения к Смерти. Поэтому чувство вины возникает всякий раз, когда актуализируется Эдипальное желание. Однако, это выражается в виде сознательного чувства вины.
Когда речь идет о моральном мазохизме, то акцент смещается на бессознательное чувство вины. Чувство вины, которое совсем не узнается, не переживается как вина, а переживается как моральные муки, как страдания совести.
Бессознательное чувство вины = моральный мазохизм = бессознательная потребность в наказании.
Таким образом, важно отметить, что не садизм Сверх-Я играет роль, а мазохизм Я. Я ищет наказание со стороны Сверх-Я [10].
З. Фройд говорит: «Мы смогли перевести выражение “бессознательное чувство вины” как потребность в наказании от рук какой-то родительской силы. Теперь мы знаем, что столь часто встречающееся в фантазиях желание быть избитым отцом стоит весьма близко к другому желанию — вступить с ним в пассивную (женскую) сексуальную связь, — и является не чем иным, как его регрессивным искажением. Если вложить это объяснение в содержание морального мазохизма, то нам станет ясен его тайный смысл. Совесть и мораль возникли через преодоление, десексуализацию Эдипова комплекса; через моральный мазохизм мораль вновь сексуализируется, Эдипов комплекс воскрешается, проторивается путь регрессии от морали к Эдипову комплексу» [30].
Таким образом, в случаях морального мазохизма Сверх–Я (невротическая структура не оформлена, с изъянами) и субъект любой ценой ищет наказания со стороны Эдипова Отца.
Формирование морального мазохизма («Ребенка бьют»).
В своей клинической работе я часто сталкиваюсь, когда родители с гордостью или не очень рассказывают о наказаниях применяемых к своим «нерадивым» детям. Посмотрим на эти действия с другой стороны, с точки зрения психоаналитической теории.
В своей работе 1919 года «Ребенка бьют» З. Фройд предлагает свое видение на проблему возникновение мазохизма как одной из стадий развития перверсий и неврозов, зарождающихся в детском возрасте. Он пишет: «…Итак, эта первая фаза фантазии битья полностью передается следующим положением: "Отец бьет ребенка". Я выдал бы многое из содержания [фантазии], которое еще предстоит раскрыть, если сказал бы вместо этого: "Отец бьет ненавистного мне ребенка". Впрочем, можно колебаться относительно того, должны ли мы за этой предварительной стадией позднейшей фантазии битья признавать уже характер какой-то "фантазии". Возможно, речь здесь идет, скорее, о неких воспоминаниях о подобных событиях, свидетелями которых [пациенты] были, о желаниях, которые были вызваны теми или иными поводами, - но сомнения эти не имеют никакого значения.
Между этой первой и последующей фазой происходят значительные перемены. Хотя роль бьющего по-прежнему исполняется отцом, роль избиваемого играет теперь, как правило, сам фантазирующий ребенок; фантазия имеет теперь подчеркнуто гедонистический характер и заполнена важным содержанием, происхождением которого мы займемся позже. Она выражается теперь словами: я избиваюсь отцом. Она имеет несомненно мазохистский характер.
Эта вторая фаза - самая важная из всех, и она больше других отягощена последствиями. Но о ней, в известном смысле, можно сказать, что она никогда не имела реального существования. Ни в одном из случаев ее не вспоминают, ей так и не удалось пробиться к осознанию. Она представляет собой аналитическую конструкцию, но из-за этого ее необходимость не становится меньшей.
Третья фаза напоминает первую. Ее словесное выражение известно из сообщения пациентки. Отец никогда не выступает в качестве бьющего лица, последнее либо оставляется неопределенным, как в первой фазе, либо типичным образом загружается неким заместителем отца (учителем). Сам фантазирующий ребенок в фантазии битья больше не появляется. На мои настойчивые расспросы об этом пациентки отвечают лишь следующее: "Я, наверное, наблюдаю". Вместо одного избиваемого ребенка теперь в большинстве случаев налицо множество детей. Чаще всего избиваемыми (в фантазиях девочек) оказываются мальчики - но не знакомые им лично. Изначально несложная и монотонная ситуация избиения может теперь самым разнообразным образом модифицироваться и приукрашаться, а само избиение - замещаться наказаниями и унижениями иного рода.
Но существенный характер, который отличает и простейшие фантазии этой фазы от фантазий первой фазы и который связывает ее со средней фазой, заключается в следующем: фантазия является теперь носительницей сильного и недвусмысленного сексуального возбуждения и, как таковая, способствует достижению онанистического удовлетворения».
И далее он поясняет: «Фантазия периода инцестуозной любви гласила: "Он (отец) любит лишь меня, а не другого ребенка, ведь этого последнего он бьет". Сознание вины не умеет найти кары более жестокой, нежели инверсия этого триумфа: "Нет, он тебя не любит, поскольку он бьет тебя". Таким образом, фантазия второй фазы, [в которой фантазирующий ребенок] сам избивается отцом, могла бы оказаться непосредственным выражением сознания вины, в основе которого лежит теперь любовь к отцу. Она сделалась, следовательно, мазохистской; насколько мне известно, так всегда бывает, сознание вины всякий раз оказывается тем фактором, который превращает садизм в мазохизм. Этим, однако, содержание мазохизма не исчерпывается. Сознание вины не может овладеть полем в одиночку; что-то должно перепасть и на долю любовного импульса. Вспомним, что речь идет о детях, у которых садистская компонента смогла выступить на первый план преждевременно и изолированно в силу конституциональных причин. Нам нет нужды оставлять эту точку зрения.
Именно этим детям особенно легко осуществить возврат к догенитальной, садистско-анальной организации сексуальной жизни. Когда едва достигнутую генитальную организацию поражает вытеснение, отсюда вытекает не только то, что всякое психическое представление инцестуозной любви становится или остается бессознательным, но также и то, что сама генитальная организация претерпевает некое регрессивное понижение. "Отец любит меня" подразумевалось в генитальном смысле; регрессия превращает это в "Отец бьет меня (я избиваюсь отцом)". Это избиение - встреча сознания вины и эротики; оно есть не только кара за запретное генитальное отношение, но и регрессивное его замещение, и из этого последнего источника черпает оно то либидинозное возбуждение, которое отныне плотно с ним смыкается и находит разрядку в актах онанизма. Только в этом и заключается сущность мазохизма.
Фантазия второй фазы, [в которой фантазирующий] сам избивается отцом, остается, как правило, бессознательной - по-видимому, вследствие интенсивности вытеснения.
…мы понимаем тогда известную фантазию битья третьей фазы, окончательное ее оформление, когда фантазирующий ребенок предстает самое большее как зритель, отец же сохраняется в обличье учителя или какого-то другого начальника. Фантазия, схожая теперь с фантазией первой фазы, как будто, вновь вернулась в сферу садизма. Создается впечатление, что в положении "Отец бьет ребенка, он любит лишь меня" акцент смещается на первую часть, после того, как вторая подверглась вытеснению.
Но садистской является только форма этой фантазии, удовлетворение же, которое из нее извлекается, носит мазохистский характер, ее значение заключается в том, что она перенимает либидинозную загрузку вытесненной части, а вместе с ней - и сознание вины, примыкающее к содержанию [фантазии]. Все множество каких-то неопределенных детей, избиваемых учителем, является все-таки лишь замещением (Ersetzung) собственной личности [фантазирующего ребенка]» [25].
Итак, в работе «Ребенка бьют» З.Фройд отмечает, что при фантазиях о порке сексуальное удовольствие, находимое в страдании и характерное для мазохизма тесно связано с эротизацией инцестуозных объектов.
Фантазия о порке особенно, если она сопровождается аутоэротическим удовольствием, организована как детская перверсия и является фиксацией на ранней стадии. Эта фиксация на прегениальной стадии не обязательно является окончательной и может эволюционировать в разных направлениях, в том числе и в сторону нормального развития. Но она может быть вытеснена и вновь появиться в качестве реактивного образования, например, в качестве обсессивного невроза.
В этой работе З. Фройд показывает, что перверсии взрослых берут начало в инфантильной сексуальности, и что Эдипов комплекс лежит у истоков не только неврозов, но и перверсий. О формировании мазохизма З. Фройд говорит вновь, что он возникает в результате обращения садизма против собственной личности, но добавляет, что это превращение происходит под влиянием чувства вины, которое способствует вытеснению и подвергает генитальную организацию регрессии.
Важно отметить, что в своей статье «Быть или не быть» Анри Верморель рассматривает значение травматического события детского возраста на развитие бессознательного чувства вины (морального мазохизма). Он пишет: «…смерть младшего из двух сибсов вызывает у старшего сильного чувства вины в той мере, в какой реальная смерть репрезентирует неосознанное желание смерти того, кто занял его место. Эта фиксация в бессознательном ребенка, продолжающего жить, становится особенно сильной, когда речь идет об исчезновении младенца, родившегося вскоре после старшего, недостаточное созревание которого не позволяет выработать истинное горе; именно благодаря этому событие становится травматичным».
И далее: «…мертвый сибс становится тогда смертоносным двойником, который будет преследовать...на протяжении всей жизни мыслью о смерти. Борьба за то, чтобы отделить себя от этого двойника – так близко еще к материнскому имаго, - станет одной из движущих сил психоанализа».
Андре Грин в своей работе «Нарциссизм жизни, нарциссизм смерти» «…показывает, что на всяком ребенке сказывается скорбь матери, когда она теряет сибса этого ребенка: окаменевшая от боли, «умершая мать» перестает быть для живого ребенка источником нарциссизма, необходимым для поддержки ребенка, который оказался внезапно покинутым».
И в последствии: «…продолжающий жить ребенок проникается чрезмерным чувством вины и затем возьмет на себя роль возмещения родителям их потери, став воплощением – для них, чем для себя самого – идеала жизни, и даже примет роль спасителя».
То есть, депрессивная мать не может связать влечение к смерти и влечение к жизни младенца должным образом, и в результате появляется мазохизм.
0
1