Р. Л. Лобастов
КЛИНИЧЕСКИЙ ПСИХОЛОГ
АСПЕКТЫ ШИЗОФРЕНИИ В КОНТЕКСТЕ
ЭКЗИСТЕНЦИАЛЬНОГО АНАЛИЗА:
ПСИХОКОРРЕКЦИЯ И ДИАГНОСТИКА
Аннотация: В статье рассмотрены подходы психотерапевтического взаимодействия в контексте экзистенциальной психологии с пациентами, страдающими расстройствами шизофренического спектра. При этом объектом диагностической и аналитической интерпретации служили критерии бредовых и других расстройств, реализующихся в качестве некоего патологического «жизненного сценария» или, своего рода, особого «модуса бытия в мире».
Ключевые слова: Симптоматика, миро-проект, шизофрения, dasain-анализ, феноменологическая психиатрия, галлюциноз, телесность, настроенность, базовые экзистенциалы, событийность, пространственность.
Контактная информация: 630049. Новосибирск. ул. Овражная, 11-26, +7 (383) 349-53-75, +7 (913) 954-96-41, E-mail: r-zsk@yandex.ru
Определение и толкование понятия шизофрении в настоящее время достаточно многоречиво и полисемантично. При вполне академической, сложившейся нозологической структуре и классификационных характеристиках диагноз шизофренического расстройства, тем не менее, с трудом укладывается в один или несколько симптомокомплексов. Ойген Блейлер считал основным проявлением шизофрении амбивалентность, двойственное переживание чувства или отношения. В плане психологического аспекта он рассмотривал шизофреническое расстройство скорее в контексте психоаналитического аспекта и тем самым наметил перспективу для изучения внутреннего мира пациента, в этом смысле психоанализ Фрейда в какой то мере пересекся с направлением феноменологии в психиатрии, которое сложилось позже и которое на наш взгляд репрезентирует шизофрению как болезнь, которую можно попытаться «понять» и главное в этом плане изучить с внутренней её стороны проявления на психическом уровне. Предметом для диагностических данных и психокоррекционных установок может служить субъективный мир пациента. И в этом случае здесь актуальными могут быть слова уже сына Ойгена Блейлера, Манфреда Блейлера: «Значимым результатом аналитического исследования шизофрении является открытие того, что даже при шизофрении человеческий дух не расщепляется на части…Все выражения шизофрении (лингвистические, кинестетические, иллюзорные и т.п.) безошибочно взаимосвязаны друг с другом, как разные части гештальта…В душевной жизни человека, страдающего шизофренией, аналитик показывает не просто усыпанное осколками поле, а сохранившуюся структуру.» [22. с. 236].
Расстройства шизофренического спектра в перспективе психологического аспекта могут быть диагностированы и подвергнуты психокоррекции в контексте методологии экзистенциальной психологии и феноменологической психиатрии. В этом случае внутренний мир субъекта в диагностике шизофрении - важная экспериментальная константа, но не исчерпывающая диагностический и психотерапевтический план выражения шизофренического расстройства. В этом плане и психокоррекционный подход шизофрении в системе феноменологического подхода представляется возможным определить методологически в рамках Dasain-анализа, как экзистенциальный подход, который зарекомендовал себя в работах Л. Бинсвангера и М. Босса.
В данном контексте субъект как носитель болезни является не только, и не сколько набором или суммой симптомокомплексов в виде своего рода некого нозологического уравнения, но личностью, хотя в злокачественных формах и с потерей своего «Я». Тем не менее, такого рода личности «без Я», реализуют собственный модус бытия в рамках своей жизненной истории, которая, конечно, так или иначе, синхронизирована, в этом случае, с их историей болезни. Болезнь в таком случае может быть понята в контексте экзистенциальной психологии не только как собственно болезнь, но как уникальный способ существования в-мире и взаимодействия с ним.
В этом же плане рассмотрения есть возможность для коррекции шизофренического расстройства в плане экспериментально-теоретического исследования, и в результате этого клинические данные и диагностические показатели, собранные при анамнезе в рамках эндогенных нарушений больного могли бы быть не препятствием для психологической работы и дальнейшей его психокоррекции, но, наоборот являлись бы «ключом» к пониманию и происхождению текущего психоза.
Шизофрения как нозологическая парадигма, имея статус эндогенного заболевания, зависит, определенным образом от психологических аспектов взаимодействия субъекта и среды. В этом случае причинность возникновения шизофренического расстройства как бы находится не столько в самой психопатологической уязвимости или генетической предрасположенности (хотя эти факторы и не снимаются), сколько в особом психопатологическом «миропроекте» (термин Л. Бинсвангера). Другими словами болезнь формируется, претерпевает изменения, существует не только и не сколько во внутренних индивиуальных границах психики субъекта, но в пределах всесторонних отношений между человеком и окружающим его миром. Этиология болезни в этом случае может быть не в самом человеке и не во внешней среде, а в пределах особой болезненной коммуникации между человеком и миром. В этом случае, отчасти понятна полиморфная симптоматика шизофрении, т.к. она «не закреплена» только за индивидуальной психикой или за внешней средовой дезадаптивностью. Данное гипотетическое представление близко, но не полностью совпадает с концепцией т.н. биопсихосоциальной модели шизофрении как это показано у многих исследователей этиопатогенеза шизофрении. Ряда авторов по изучению данного подхода, таких, как В. Д. Вид, А. П. Коцюбинский, Н. С. Шейнина, они достаточно аргументировано и подробно дают описание как болезнь может возникать и претерпевать процессы, связанные с ремиссиями и рецидивами.
Если была бы возможность представить сознание больного шизофренией, то это были бы деструктивные отношения с миром, в котором субъективное ощущение себя в мире является необычным и расколотым на «монологичные» инстанции «Я» человека и его восприятием окружающего пространства и времени. При этом проницаемость внешнего объективного мира и внутреннего субъективного становится интенсивной. В такого рода, событийных конструктах отношений между человеком и окружающим его миром, из которых потом складываются конструкции бреда, может реализовываться психогенная зона развития болезни. Перцептивный план выражения психических действий при этом как бы «раскалывается» или «перетекает» во внешний объективный мир, при этом не обретая целостной и предметной закрепленности в сознании. Причем нужно еще оговориться, что понимается под внешним миром, если его понимать не как дихотомию внутренней и внешней жизни, души и тела. «Когда мы теперь почти без колебания говорим о внешнем мире, то пользуемся картезианской терминологией, и, хотим того или нет, следуем движению его мысли. Что означает слово «внешний» в словосочетании «внешний мир»? Оно означает, что мир находится вне сознания, и, следовательно, сознание, включая сенсорный опыт, находится вне мира…Сенсорный опыт превращается в сенсорные данные, ощущения, получаемые сознанием, - в бестелесные качества» [17. с. 255]. В этом смысле расстройство ассоциативного мышления при шизофрении может быть продиктовано разрушением целостности предметного мира и мира вещей и отношений при объективации внутреннего «Я», которое потому и подвергается распадению или диссоциации, потому что вынуждено существовать при пенетративном (проницаемом) сознании, которое не только пропускает через себя весь информативный макромир, но само переходит в мир в качестве нецелостного инкогерентного представления о себе в мире. В этом случае сознание человека пропускает через операции мышления всю косвенную информацию и материальную среду, находящуюся вне ситуативных стимулов. Сознание человека как бы «плавает» в безграничном восприятии объективного мира, не имея при этом четких границ бытия. Другими словами сознание при шизофрении не может определить «границы предмета» как это, например, определяет Ю. Минковски.
Интроективный мир шизофрении изменяет и замещает не только сознание личности, создавая тем самым, другую иноформу личности, но задает параметры изменения анатомических структур нейромедиаторных систем. И в этом смысле не последнюю роль в шизофренической трансформации сознания играет телесность. «Человеческое тело служит медиатором между материей и духом. Оно, пользуясь выражениями Декарта, является одновременно и res extensa, и res cogitas. Физика и нейрофизиология еще не придумали, как мельчайшие материальные частички мозга превращаются в мысли (так же, как, впрочем, не принята до конца ни одна концепция того, что такое шизофрения). [15. с. 37]. В расщепленном шизофренией сознанием происходит достаточно болезненная для человека «перестройка» телесности от расстройств сенсорного синтеза (расстройство схемы тела) до диссоциативных бредовых расстройств. В этом случае возможно появление болевых соматоформных болей и висцеральных галлюцинаций. Больной болеет собственно не только «душой», но и «телом», хотя психосоматика здесь не является доминирующим звеном болезненной симптоматики и может быть связана, с побочными эффектами от приема лекарств. Тем не менее, телесность имеет важный диагностический маркер при кататонических формах шизофрении «тело шизофреника является по уже чисто внешним параметрам «неграциозным» (термин Лоуэна), диспластичным (Кречмер). Для шизофреника тело в каком-то смысле становится на место его души – подобно тому, как его сознание затопляется бессознательным» [15. с. 39]. Болевое ощущение своего присутствия в мире больной шизофренией в таком случае должен ощущать как некое существование «без кожи», если жизнь тела подменяет жизнь души, то такое вывернутое «наизнанку» телесное существование объясняет искажение перцептивного плана выражения психологических процессов, связанных с волевыми связями в мотивационном спектре проблем и ассоциативными расстройствами в пределах расстройства мышления. Болевое присутствие в мире здесь должно достигать некоей критической отметки, с которой начинается «точка, откуда нет возврата» (М. Блейлер). Такого рода экзистенциальная боль захватывает не сколько соматическую и вегетативную сферу физиологии человека, сколько его телесное субъективное присутствие в мире вещей и других людей, ему буквально больно жить в мире, точки зрения сенсорной боли, т.е. телесность, страдает не в плане вегетатики и спектра соматических реакций, а в плане как бы «неодушевленного» присутствия в жизни.
Широкий спектр шизофренической симптоматики, так или иначе, с одной стороны мешает быстрой диагностики заболевания, с другой, позволяет болезни «заявить» о себе уже на ранних стадиях, выраженных, в так называемых «зарницах». В первом или последующих острых случаях заболевания, симптоматика может быть ярко, выраженной и разносторонней. Диагностирование заболевания в этом случае «теряется» в обилии психотических проявлений, но не «теряется» в установлении факта самих этих проявлений. В этом случае нужно найти или определить тот симптомокомплекс, который был бы «ближе», самой личности и истории жизни больного, история болезни в этом случае как бы синхронизируется в отношении истории жизни. В этом ключе при наличии времени для самой диагностики и психотерапии можно было бы сослаться на примеры анализа пациентов у Л. Бинсвангера, но при отсутствии длительного времени на анамнез и терапию, можно попытаться выйти на некий главенствующий симптомокомплекс, который бы с помощью себя самого раскрывал бы сущность поведенческого и личностного профиля пациента. Выражаясь в терминах Л. Бинсвангера, нужно было бы определить тот миропроект, пациента, которым он «захвачен» или «загнан в угол» в данный момент времени в результате, его текущей симптоматики. Сам миропроект пациента в любом случае имеет структуру и план выражения, хотя и похож в случае и невротического, и шизофренического расстройства, скорее не на «проект», а на «блуждание» в-мире или по-миру, это как бы уже не миропроект, а проекция мира, внутри, которой человек существует. Это и есть его бытие-в-мире. Его вненаходимость в плане личностного, поведенческого, или любого другого психологического статуса, в этом случае является, одновременно, его историей болезни и, его психическим сценарием, который «запускается» совместно с самой его деятельностью, его жизнью, другими словами болезнь и существование человека в этом случае синхронны и взаимодополняемы.
В этом плане была проделана экспериментальная работа по выявлению у шизофренических пациентов, если можно так сказать индивидуальных модусов бытия или существования в мире. Тестовые методики в этом случае, выполнили свою роль, такого психологического инструмента, который позволил увидеть те или иные акцентуации личности пациента, которые сложились у пациента в определенных коммуникативных отношениях с миром и могут иметь при этом статус некого пускового механизма негативной или позитивной симптоматики.
В первом случае психотерапевтической работы нами рассмотрен один из пациентов в контексте интерпретации его тревожного состояния, которое возникает в процессе ремиссионного периода, в виде т.к. называемых не мотивируемых приступов страха.
Из шкалы тревоги шкалы тревоги Бека определяется показатель в 22 балла, что соответствует средней выраженности тревоги. На момент тестирования пациент находился на амбулаторном лечении в состоянии ремиссии, после недавней выписки из стационара. В момент данной диагностики обратился с жалобами немотивированного страха и тревоги. Из анамнеза пациента следует, что он за последние шесть лет он 7 раз госпитализировался. Провоцирующим фактором являлась психопатологическая уязвимость, неустойчивость к стрессовым состояниям, возникающих, в следствии, слабой психической адаптации в социуме. Уровень тревоги при этом являлся доминирующим звеном рецидива паранойяльной симптоматики. Средний уровень тревоги для данного пациента, уже сигнализирует о возможном приближении пока, что латентных, скрытых признаках болезни, причем симптоматика ухудшается при активном взаимодействии с окружающими в социуме пациента людьми, при этом пациент не является замкнутым интровертированным типом личности, наоборот, он легко идет на контакт с людьми, в том числе и с психотерапевтом. В этом случае у пациента внутренние психические ориентиры и в целом мотивационная составляющая попадает как бы в зависимость от тревожного состояния и поглощается им на фоне центробежности паранойяльного состояния. Страх в этом случае может быть разным по интенсивности от тревожности потери значимого бытия до трансформации в такие патологические формы как ужас, выражающихся в различных кататонических состояниях. Определяя в данном случае тревожность пациента в терминах экзистенциальной психологии, можно интерпретировать его страх и немотивированную тревожность как особую настроенность, интенцию, при которой паранойяльная симптоматика возникает уже по «умолчанию». Границы мира для субъекта в этом случае могут сужаться и до уровня бреда преследования. Такого рода тотальная включенность в тревожное восприятие действительности в качестве проблемного участка психического функционирования, в данном случае может является одним из тех базовых экзистенциалов, который М. Босс именует как настроенность. В рамках психотерапевтической работы (беседа, тренинг), безусловно, можно попытаться переориентировать такого рода тревожность пациента в контекст смены смысловой значимости, т.е. даже не в плане франкловской парадоксальной интенции, а в плане иного эмоционального состояния. Такого состояния, к примеру, которое Босс называет печалью не той печалью, которая релевантна депрессивному состоянию, а состоянию печали, которое порождает такие экзистенции в сознании пациента как вечность и бытие. Переиндексация такого рода смысловых категорий в рамках жизненной стратегии пациента в любом случае затронет его настроенность и поведенческий уровень.
Во втором случае пациент нами рассмотренный, это - женщина 33 лет, страдающая от наличия слуховых галлюцинаций, с юности, у нее появились голоса императивного характера, со временем приобрели все более и более агрессивный характер, голоса приказывали в настойчивой форме нанести физический ущерб тому или иному человеку. Поэтому данный пациент практически половину года проводит в клинике. Женщина страдает от интенсивности галлюциноза, т.к. голоса «не замолкают» и действуют вне зависимости побороть их волевым усилием. В этом случае пациент не может подолгу оставаться один. Индекс одиночества, поэтому здесь является тем негативным маркером, который провоцирует, отчасти, а может и в целом, психотическую симптоматику. Так как пациент не может даже короткое время оставаться наедине с собой, то здесь преобладает любой, возможный контакт: с психотерапевтом, с другими работниками клиники, лишь бы, не оставаться, наедине с «голосами». Из теста уровня субъективного ощущения одиночества Рассела и Фергюсона выявляется средний показатель уровня одиночества. Как и с пациентом со средним показателем уровня тревоги, о котором речь шла выше, здесь имеет место тот же инвариант среднего показателя, который, скорее, является высоким в рамках особенности психопатологической уязвимости пациента с шизофреническим расстройством. В данном случае пациент как бы, одновременно, чувствует себя одиноким, наоборот, ему практически не остается места для личного существования. Как только пациент, казалось бы, остается один, тут же к нему «приходят» его голоса. Здесь на одной плоскости психико-адаптивной стратегии, парадоксальным образом встречаются два феномена человеческого существования: феномен одиночества и феномен невозможности остаться наедине с собой. «По мнению Босса, сам феномен одиночества невозможен как таковой без наличия феномена совместности. Одиночество всегда указывает вперед себя на некоторую совместность, событийность» [11. с. 107]. Событийность как экзистенциал в этом случае может быть приоритетным при рассмотрении структуры бреда и рассматриваться в таком случае как проблемный участок психики данного больного, где имеют место разорванные отношения с миром в контексте отношения с другими людьми. Фактически другие люди нужны пациенту (или скорее её болезни) в качестве защиты перед окружающим миром, который реализуется как миро-проект его бредовой конструкции, т.е. бред настолько вытеснен за пределы внешнего существования внутрь психики субъекта, что является практически, замещающей «Я» структурой. Внутреннее «Я» при этом не уплощено и не разрушено, но вытеснено, в свою очередь, за пределы внутреннего бытия субъекта в план выражения перцепции с другими людьми. В этом случае социальный и коммуникативный опыт больного достаточно развит, что не позволяет подвергнуть разрушению когнитивную сферу психики. Но взаимодействие с миром ограничивается только тем топосом отношения, в котором существуют постоянно другие люди, как только пациентка остается одна, галлюциноз возвращается. В этом случае выходит, что у пациентки практически нет собственного интимного пространства не дома, ни где либо еще. И в этом мире, который с одной стороны сужен до пределов слуховой галлюцинации, и, с другой постоянно расширяется за счет взаимодействия с большим количеством людей нет места собственному бытию для «Я». Что в этом случае может сделать Dasain-анализ? Он может скорректировать с помощью психотерапевта то место в мире для пациента, которое могло бы опознаваться как собственное, интимное и закрытое для проникновение извне, в том числе и для галлюциноза. В этом случае экзистенциалы пространственности и событийности могут помочь при обретении такого топоса, это может быть и топос дома, не того дома, в который пациентка возвращается из клиники и получает рецидив как реакцию стресс-диатеза. Но это может быть виртуальное пространство дома, которое как модель может быть сформировано в настроенности бытия данного пациента. Даже здоровый человек при не имении дома, всегда сначала его себе представляет, формирует так сказать его ментальную модель в собственных представлениях. Шизофренический больной так же может представить для себя тот или иной идиллический топос, в котором бы он чувствовал себя в безопасности, в этом случае сохранная когнитивная сфера при шизофрении, в отличии от дементных больных, позволяет это сделать. Сконструировать другой миро-проект больного, в котором бы он кореллировал новые отношения с миром и людьми.
И в третьем примере психотерапевтического взаимодействия был рассмотрен мужчина из симптоматики, которого выделяются несколько форм расстройства мышления – это разорванность и паралогичность мышления. Пациент на фоне анализа, какого либо художественного произведения или просто отвлеченной беседы, создает собственные тексты, характеризующиеся хаотичностью и бессвязностью речи, которая состоит из набора отдельных слов, никак между собой несвязных, причем при обычной беседе, пациент после некоторого слушания, начинает создавать подобные тексты и с помощью них как бы, отвечать, к примеру, на задаваемый вопрос. Что значат эти его вербальные миры в рамках экзистенциалов, к примеру, пространственности и темпоральности? Это не болезненная графомания, скорее это развернутая коммуникация с миром через посредство «внутренней речи» как ее понимал, к примеру, Выготский. Внутренняя речь в этом случае для пациента становится единственным инструментом контакта с миром, т. к. у больного шизофренией рушатся все контакты с миром вещей и миром людей, но всегда остается какой либо инструмент остаточного взаимодействия с внешним миром, в качестве такого инструмента могут выступать сценарии бреда, любые нарративные конструкции, связанные с галлюцинаторными восприятиями и т. п. В данном случае такого рода контакт с людьми, с точки зрении клиники можно обозначить как шизофренногенное расстройство мышления, но пациент всего лишь разговаривает с помощью механизма «внутренней речи» мыслительная операция минует в данном случае только стадию развернутой целостной речи. Так как человек существует внутри языка и видит мир с помощью языка. Данный пациент видит мир, суженный до границ «внутренней речи», более того он его не только видит одномоментно, он давно в таком мире живет и выстроил с ним целую систему взаимоотношений, в которой пространственность с позиции Dasain дана субъекту в качестве суженного восприятия вербального характера или отсутствия обретения полноценной речи, т. е. пациент ощущает и опознает себя в мире в плане выражения, создаваемых им собственных речевых конструкций, в которых он не только «про-говаривается-с-миром», но и задает границы собственного существования. Существование, которое отличается от существования любого другого человека лишь тем, что «внутренняя речь» в случае этого пациента вытеснена во внешний мир и является для него собственно той пространственностью, с которой он Открыт. И в этой открытости или особого рода речевого гештальта, «незавершенной вербальности» проявляется именно внутреннее присутствие данного пациента, его Dasain.
Исходя из вышеизложенных аналитических интерпретаций, можно допустить следующие выводы:
1. Внутренняя конфигурация личности, событийна в плане взаимодействия психики и среды, и в этом случае, как бы не тотально, может быть изолирована или «отчуждена» от мира в плане «внутреннего существования и взаимодействия с ним. Такого рода компоненты качества жизни, могут быть поняты и восприняты пациентом, в том числе и эндогенным, в результате психотерапевтической работы. В большей мере, этот процесс с позиции пациента, конечно, может быть бессознательным, но он, тем не менее является им отрефлексированным, и значит, определенным образом, закрепленым в его – психике.
2. Шизофрения как нозологическая структура не имманентна, т.е. имеет не замкнутую на субъекте или среде этиологию, из этого следует, что симптоматика генерирует психоз чаще в контексте амбулаторного взаимодействия со средой, социумом, который для шизофренического сознания при длительных госпитализациях все больше становится отчужденным.
3. Приведенные выше, экспериментальные выборки, даже на основе не большого количества испытуемых позволяют определить следующие предпосылки: пациент, страдающий шизофреническим расстройством входит в контакт с окружающим миром и людьми, через психопатологическое восприятие и для него это единственный инструмент коммуникации с «теряющимся, мерцающим» для него миром. Экзистенциальная психотерапевтическая практика с такого рода пациентами в этом случае представляется актуальной, т.к. предлагает пациенту понимание его собственного психоза через онтологические координаты (экзистенциалы), свойственные окружающей среде как таковой и всем людям, так или иначе «делящим» эту среду как общую инстанцию существования.
ИСПОЛЬЗОВАННАЯ ЛИТЕРАТУРА:
1. Boss M. The analysis of dreams. – New York.: Basik Books, 1963.
2. Алиса Хольцхей-Кунц. Современный Dasain-анализ: экзистенциальные данности в психотерапевтической практике // Existentia: психология и психотерапия. – Восточно-Европейская ассоциация экзистенциальной терапии (ВЕАЭТ), 2012. – Вып. 5.
3. Бинсвангер Л. Бытие в мире. Введение в экзистенциальную психологию. М.: КСП+, СПб Ленато, 1999.
4. Бинсвангер Л. Случай Эллен Вест. Антропологически-клиническое исследование // Экзистенциальная психология. Экзистенция. М.: ЭКСМО, 2001.
5. Бион У. Р. Научение через опыт переживания. — М.: Когито-Центр, 2008.
6. Босс М. Влияние Мартина Хайдеггера на возникновение альтернативной психиатрии // Логос, 1994.
7. Власова О. Феноменологическая психиатрия и экзистенциальный анализ: История, мыслители, проблемы. – М.: Территория будущего, 2010.
8. Гуссерль Э. Идеи к чистой феноменологии и феноменологической философии. Т. 1. — М.: ДИК, 1999.
9. Кандинский В. Х. О псевдогаллюцинациях. – Н. Новгород: НГМА, М.: Медицинская книга, 2001.
10. Коцюбинский А. П., Скорик А.И., Аксенова И.О., Шейнина Н.С., Зайцев В. В. Шизофрения: уязвимость – диатез – стресс – заболевание. – СПб.: Гиппократ, 2004.
11. Летуновский В. В. В поисках настоящего: экзистенциальная терапия и экзистенциальный анализ. Ростов н / Д.: Феникс, 2014.
12. Лоуэн А. Депрессия и тело / под ред. С. Римского. — М.: Психотерапия, 2010.
13. Минковски Ю. Случай шизофренической депрессии // Экзистенциальная психология. Экзистенция. М.: ЭКСМО, 2001.
14. Руднев В. П. Новая модель шизофрении. – М.: Аграф, 2012.
15. Руднев В. П. Полифоническое тело: Реальность и шизофрения в культуре XX века. – М.: Гнозис, 2010.
16. Снежневский А. В. Общая психопатология: Курс лекций. — М.: МЕДпресс-информ, 2001.
17. Страус Эрвин В. Эстезиология и галлюцинации // Экзистенциальная психология. Экзистенция. М.: ЭКСМО, 2001.
18. Фон Гебсаттель В.Е. Мир компульсивного // Экзистенциальная психология. Экзистенция. М.: ЭКСМО, 2001.
19. Хайдеггер М. Цолликоновские семинары. – Вильнюс: ЕГУ, 2012.
20. Шмуклер А. Б. Проблема шизофрении в современных исследованиях: достижения и дискуссионные вопросы. – М.: Медпрактика-М, 2011.
21. Э. Блейлер. Аффективность, внушение, паранойя. — М.: ВИНИТИ, 2001.
22. Элленберг Г. Клиническое введение в психиатрическую феноменологию и экзистенциальный анализ // Экзистенциальная психология. Экзистенция. М.: ЭКСМО, 2001.
6
0
0
