|
Некоторые аспекты значения стадии зеркала для техники психоанализа.
(И повествует Персей, как) скалы, Скрытые, смело пройдя с их страшным лесом трескучим, К дому Горгон подступил; как видел везде на равнине И на дорогах — людей и животных подобья, тех самых, Что обратились в кремень, едва увидали Медузу; Как он, однако, в щите, что на левой руке, отраженным Медью впервые узрел ужасающий образ Медузы; Тяжким как пользуясь сном, и её и гадюк охватившим, Голову с шеи сорвал; и ещё — как Пегас быстрокрылый С братом его родились из пролитой матерью крови. (Овидий. «Метаморфозы», IV, 775—790).
Образ, обнаруженный в зеркале, объединяет в своей отчужденности всё пугающее многообразие внутренних объектов и элементов. Всматриваясь в отражение, мы ожидаем облегчение завершенным гештальтом, имаго, образом себя. Облегчение приносит целостность, ограниченность и симметрия этого идеального я, обуздывающая раздробленность, безграничность и ассиметричность расположения образов и интенций, скрывающихся внутри. Как другой, как один из них, я-отчужденное является субъекту, лишенному права на достоверность, окончательность, идентичность. Другой взрослый укажет на отражение, скажет: "Это ты". Я повторю: "Это Я". Это я как его видит другой. "Посмотри на себя!" императив Другого, укажет мне зону моего стыда, вины и ответственности. Этот образ будет судим и оценен, именно он будет иметь социальное значение. Я в зеркале будет покрываться славой и позором, будет соответствовать предъявляемым требованиям, носить шрамы и медали, покрываться словами и символами, означающими его ценность в символическом обмене. Именно его я захочу уничтожить, разбив зеркало, и именно его я буду любить и гордиться. Гуляя по универмагу, подходя к зеркальным витринам, его я буду наряжать и примерять украшения. Я живет в отражении. В отражении Я сравнивается. Я за рулем автомобиля (той самой марки и модели). Я в новом платье (из той самой коллекции). Я находит себя в отражении как другого. Я отчуждается от субъекта и эксцентрично ему фактически. Не cogito ergo sum, не моя собственная мысль, но признание Другого меня-как-другого, определяет моё единственно достоверное существование и моё значение. Я могу думать о себе все что угодно, но только я-как-другой могу мыслить о себе более менее достоверно, и только другой может эту мысль подтвердить. Значение этого открытия Лаканом колоссально. Сродни перевороту Коперника. Не Я теперь мыслится центром психического мироздания, но Другой видится центром, вырывающим Я из субъекта, отчуждающим субъект к идеальной структуре образа Я. Это Я, в отличие от субъекта, наполнено значением и смыслом. В то время как субъект оказывается пустым местом, местом потери, дыркой от бублика Я. Это необходимое предисловие должно подготовить заинтересованного читателя к той перспективе, что открывается для психоаналитической практики из сознания этого переворота. Широко известны феномены идентификаций с персонажами кино. Образ на экране приходит с той же стороны что и зеркальное отражение. Смотрящий фактически сопереживает, соучаствует в зрелище. Зрители видят себя, побеждающими медузу Горгону, наблюдая за действиями героя на экране также как и Персей, бьющийся с ней в отражении своего щита. Если бы не этот щит, Персей обратился бы в камень, также как и зрители убежали бы от прибывающего поезда, если бы не знали, что это только экран. Так как образ Я и образ другого находятся в одном и том же зазеркалье они вполне заменяют друг друга, смещаются в отношении своего означаемого (субъекта). Это Я-другой побеждаю врагов, это Я-другой пользуюсь зубной пастой и испытываю счастье семейной жизни, это Я-другой осуждаю терроризм и борюсь со всемирным потеплением на экране TV. Этот же механизм лежит в основе идентификации с агрессором (родителями) и практически вынужденным разделением с ним его желания. Но и этот же механизм может стать опорой для психоаналитической практики. Задача психоаналитика, из открывшейся перспективы, видится следующим образом (И здесь необходимо указать на исключительную значимость психоаналитической этики.): отразить в себе, и прежде всего в слове, вытесненное и невозможное анализанта как приемлемую часть "собственного" я. То, что было в Оно анализанта должно стать частью Я психоаналитика. И, если перенос выскажет психоаналитику содержание Оно, то место психоаналитика, а именно место Другого, позволит анализанту принять разрешение страдания как своё. Можно сказать иначе, используя психоаналитика как "зеркало", анализант может отыскать в нем тот образ Я, который справляется с тревогой, сознает значение и логику собственной истории, верит в успех, не отвергает, понимает собственный симптом, принимает травму как она есть, безусловно принимает и любит себя и т.д. И здесь важно чтобы психоаналитик был пуст, а не наполнен добродетелями и достоинствами как добрый самаритянин. Психоаналитик исполняет свою функцию настолько, насколько он может опустошить контейнер собственного присутствия, чтобы наполниться бессознательным содержанием анализанта, осознать содержание этого переноса и вернуть это содержание в разрешенном виде как интерпретацию. Интерпретация настолько хороша насколько она: а) возвращает вытесненное анализанта (а не аналитика) б) приемлема для психоаналитика (этична и эстетична) в) реализуется в подходящий момент г) реализуется из позиции Другого, из места Истины. Я обращаю ваше внимание, что хорошая интерпретация, на мой взгляд, всегда является "насилием" (также как и реальность является "насилием" в отношении иллюзии, а истина в отношении лжи) в отношении Я анализанта, т.е. преодолевает сопротивление. Если анализант доволен интерпретацией и согласен с ней, это точно мимо цели. Если анализант испытывает стыд и вину, не находит себе места, и категорически отрицает, вероятно, интерпретация удачна. Анализанты всегда защищают свои симптомы. Стоит ли говорить, что лучшей интерпретацией зачастую оказывается молчание или повторение сказанного.
|
5
0
2
