Гуревич Павел Семенович - доктор философских наук, профессор, заведующий кафедрой психологии Российского государственного торгово-экономического университета. Директор Института психоанализа и социального управления и «Клиники глубинной психологии», зав.сектором Института философии РАН, специалист по клинической психологии, психоанализу, философской антропологии. Практикующий сертифицированный психоаналитик. Под редакцией Павла Гуревича вышло более 30 томов серии «Классики мировой психологии», он – автор многих книг и учебников: 
Первые две ступени.
Те, кто проявляет интерес к психоанализу, часто спрашивают: как идет работа с пациентами, есть ли в этой работе некая система, стадии или, напротив, никакой схемы нет, психоаналитик свободен от каких бы то ни было правил. Разумеется, в работе психоаналитика есть и внутренний распорядок, и последовательность самой терапевтической практики. Слушая рассказ пациента, многие начинающие аналитики сразу, с непозволительной поспешностью торопятся «подверстать» то, что слышат, под знакомый термин. Допустим, женщина жалуется на необоримую привычку жевать что-нибудь, например, конфету или пряник. Психотерапевт думает: «типичный оральный характер». Однако «диагноз» скоропалительный и неточный. Да, носитель оральной структуры любит жевать. Но так же поступают нередко и другие невротики. Люди склонны «заедать» свои неврозы. Вот сослуживцы вернулись из соседнего кафе, где они обедали. Кто-то предложил: «ну, что попьем чайку». Все радостно откликнулись. Может быть, эта готовность как раз и выражает сублимированное желание избежать внутреннего невротического напряжения?
Многим начинающим терапевтам не хватает умения слушать пациента. Нет элементарного интереса, внимания. Сознание отвлекается, важные детали не фиксируются. В итоге разговор вянет, заходит в тупик. Возникают мучительные паузы, теряется нить рассказа и в итоге психотерапевт приходит в замешательство: чтобы еще спросить? Однажды слушательница моих курсов попросила меня поговорить с сыном. Она сказала, что он плохо учится, замкнут, порой от него не добьешься ни слова, ни отклика. Скажите ему, что это нехорошо…
Зайдя в кабинет с сыном, моя слушательница спросила: «мне остаться с вами во время разговора?». «Зачем? – поинтересовался я. И она ответила: «Он вам ничего не расскажет, Лёня у нас просто нелюдимый». С Лёней мы начали разговор без мамы. Она пришла через час и застала нас в состоянии оживленной беседы, чему очень удивилась: «Разговорились все-таки?».
Пока мама ждала в коридоре, я многое узнал от Лёни. Самое главное: его воспитал отчим. Только он не знал, что папа неродной. От него это скрывали. Родной отец ушел из семьи рано, когда мальчик был совсем маленьким. А отчим (он же папа) относился к ребёнку как настоящий папа. Заботился, помогал, был нежен. Тайна открылась случайно. Мальчик рылся в шкафу и нашел свою метрику. Но отчество так оказалось другим, не папиным. Мама все разъяснила. Да, твой родной отец – другой, не тот, кто тебя воспитал. Но он плохой человек и тебе о нем нечего и думать.
Я спросил Лёню, знает ли он, где его родной отец? Он ответил: «Живет в Москве». «Неужели, - поинтересовался я, - ты никогда не хотел встретиться с ним?». «Хотел», - ответил он, «но мама не разрешает общаться с ним». Лёня оказался разговорчивым, общительным. А все считали его нелюдимым, потому что без конца навязывали свое мнение, не принимали в расчет, что на самом деле думает этот подросток. Эти запреты и указания действовали на Лёню угнетающе. Он замкнулся, привык отмалчиваться. Отметки в школе получали плохие. Думал: после 9 класса сразу пойду ремонтировать машины. Тут все сходились во мнение: руки у мальчика золотые. Между прочим, в конце нашей работы Лёня стал уверенным хорошистом. Потом у него появилась подружка. Раньше он избегал общения с девчонками. Теперь стал дружить с девочкой из десятого класса. Она на два года старше его, мечтает после школы пойти в институт. Лёня тоже задумался о получении высшего образования. Не хочется расставаться с подружкой, да и интерес к учению обнаружился.
«Что вы наделали?», - сказала мне при встрече мама Лёни, - он теперь целыми днями пропадает у подружки. Вместе читают, гуляют. Про маму совсем забыл.
Слушать чужие истории – огромное счастье. Разумеется, в том случае, если вас интересуют тайны человеческой психики, если чужая судьба вам небезразлична. Первая стадия работы как раз и сводится к тому, чтобы установить контакт с пациентом, проявить к нему или к ней неподдельный интерес. Иначе вы не получите нужный вам клинический материал. Человеческое доверие – тонкая штука. Одно неосторожное слово, неудачная шутка и – нет общения. «Стоило ли раскрывать душу перед этим человеком?» - думает пациент.
Моим ученикам часто не хватает внимания, сострадательности. Чужая беда не находит отклика в их душах. Они начинают общаться так, что не замечают, как в их интонации появились равнодушие, усталость, высокомерие… Пациент тоже обнаруживает, что его жизнь не интересует психоаналитика. Он ведет разговор формально, без участия. Приходит и решение: «а может лучше рассказать все это подружке. Она хоть поахает, утешит».
Теперь о второй ступени аналитической работы. Контакт налажен. Пациент с удовольствием ходит на приём, делится деталями своей биографии. Яснее проступает и те невротические черты, которые снижают качество жизни. Выявлены и основные признаки подчас даже патологического поведения. Пора сообщить пациенту, что именно этот конкретный невроз мешает его полноценному существованию, не позволяет выстраивать отношения с другими людьми, не наполняет жизнь радостью. Но надо ли все это объяснять пациенту, призывать его к другой жизни? Возможно, в этот момент у психотерапевта просыпается педагогический пафос. Он чувствует себя опытным и нормальным человеком и призывает пациента осознать недостойность своей жизни.
Однако психоаналитик в отличие от психолога работает не с сознанием, а с бессознательным. Но как установить этот контакт с низшими ярусами психики, как добраться до психологических низин? Психоаналитик обычно обращает внимание не только на то, что проговаривается пациентом. Он одновременно вдумывается и в контекст тех слов, которые произносит пациент. Слова пациент произносит более или менее осознанно. Но страсти, порывы, истинные намерения проскальзывают незаметно. Здесь цензура ослабевает, а истинный смысл сказанного обнаруживается отчетливее. Вот пациентка сообщает: «мы как бы любим друг друга, у нас что-то типа настоящей семьи». Можно понять эти слова буквально: у них все хорошо, семья сложилась. Но ведь любящий человек никогда не скажет: «как бы любим». Стало быть, про любовь говорится условно, она вроде есть, а вроде ее нет. Да и семья, как выясняется, не вполне настоящая, а что-то «типа семьи».
Фрейд учил обращать внимание на особенности речевого самовыражения. Подчас обмолвки, оговорки и даже ослышки дают более ценную информацию, нежели то, что проговаривается от имени сознания. Вот политик сообщает: «Мы выплатили все долги Международному валютному фонду и теперь мы никому не нужны… то есть не должны». «Не нужны» - это проговорка, смутное ощущение, что раньше от нас чего-то ждали, теперь, возможно, никому мы не интересны, никто не станет думать о нас».
На этой стадии работы мы проникаем в бессознательное, устанавливаем контакт с ним. Естественно, существуют и другие способы контакта с бессознательным. Известно, что Фрейд назвал сновидения – королевским путем в бессознательное. Бессознательное также принадлежит моей целостности. Но стоит ли обращаться к этому неосознаваемому материалу, который отражает прошлые впечатления? Это зависит от ваших взглядов. Вы можете довериться только своему сознанию и пренебречь тем, что теснится в глубинах вашей психики. Однако все, что там содержится, тоже относится к вашей жизни. Разумно ли имея две руки, пользоваться только одной? Целесообразно ли отключить и изолировать то, что осталось в нижних слоях психики? Все равно оно живет в вас и оказывает воздействие на вашу мысли и поступки. Метод катарсиса предполагает полное признание, то есть не только констатацию сущности дела умом, но также и разрешение сдержанных аффектов, констатацию состояния дела сердцем.
Бабушкин сундук
Не лазай в бабушкин сундук,
не вороши чужие вещи.
Там притаилась тихо вечность,
в полынном запахе уснув.
Меж делом в праздной суете,
зачем касаться жизни прошлой
и горьких дней, и дней хороших,
хранимых скрытно в темноте?
Чужая жизнь давно прошла.
И в сундуке чужие тайны
как о былом воспоминанья,
как отгоревшая зола.
Забавный плюшевый жакет,
полусапожки на шнуровке
не вороши рукой неловкой,
не трогай память прошлых лет.
Для нас как выцветший лубок
все эти ветхие вещицы.
А им сейчас, возможно, снится
И жизнь, и слезы, и любовь.
Итак, мы получили от пациента определенные признания. Но многие пациенты так цепляются за сознание, что не могут от него оторваться. Они развивают сильнейшее сопротивление всякой попытке оттеснения сознания. Они хотят беседовать с аналитиком только на уровне сознания. Им кажется, что они способны изложить свои трудности разумно и обсудить их с психологом.
Иногда меня спрашивают, как вы работаете с бессознательным? Просят рассказать
обстоятельно. Но это не так просто. Например, я хочу вызвать у пациента желание рассказать о детстве. Можно, видимо, сказать, расскажите о детстве. Это малоудачный ход. Но вы, к примеру, спросили про бабушку, жива ли она? Пациент вспомнил деревню, куда он приезжал к бабушке, речку, где купался, подрался с местными. Неожиданно он погрузился в некое состояние, которое вам интересно как восприятие собственного детства. Но можно ли рекомендовать всем специалистам спросить о бабушке. Это будет выглядеть как нелепость.
Именно потому, что погружение в бессознательное происходит в ситуации, неподотчетной разуму, восстановить эту часть работы как логически оправданное сюжетное движение мысли невозможно. Вот я спросил пациента, женат ли он. Он ответил утвердительно. Но вместе с тем вспомнил, как однажды он ехал в вагоне и во время стоянки увидел в соседнем поезде, который стоял на путях красивую девушку. Он залюбовался ею, но поезд тронулся, и мой пациент и девушка поехали в разные стороны. Все это продолжалось чуть больше мига. Но образ девушки буквально впечатался в память. Да, у него семья, дети. Но почему он не может забыть ту незнакомку. Ведь он даже не успел обменяться с нею взглядом или переброситься словами. Но лик ее оказался неотвязным. Конечно, это частность, подробность без детализации, но она в данном случае важна для анализа. Однако было бы абсурдом спросить другого пациента, не углядел ли он в соседнем поезде девушку особой внешности?
Последующие ступениТретья ступень. Но зачем нам нужно погрузиться с бессознательное пациента? Это же не самоцель. Мы пытаемся отыскать в бессознательном следы той детской травмы, которая определила невротическое самоощущение данного пациента. Допустим, наш пациент заикается. Мы знаем, что трудностью и запинки речи у него возникли примерно в 6 лет. А до этого он не страдал заиканием. Но что случилось в этот год? Испугался урагана, укусила собака, приснился жуткий сон, который с той поры преследует пациента – мы не знаем. Наши предположения не получают подтверждения. Как будто и причины-то нет. Но вдруг мы замечаем, что пациент стал рассказывать, как родители поссорились, и папа уехал из дому. Возможно, именно эта драма так повлияла на ребёнка, что он стал испытывать трудности общения.
На третьей стадии аналитической работы нам нужно отыскать причинно-следственную связь событий, вызвавших детские переживания. Предположим, мы уже убеждены, что наша догадка верна, все дело в разводе родителей. Это сильно травмировала ребёнка и он стал даже запинаться в речи. Значит, пазл собран. Разгадка есть. Теперь что – надо сообщить это пациенту. Неужели разгадка этой причинно-следственной связи устранит заикание? Разумеется, нет, этого расколдования недостаточно. Чтобы устранить запинки речи, нужно еще погружаться в это событие, накапливать подробности, уточнять детали.
Это уже следующая,
четвертая ступень работы. Назовем ее проработка. Юнг предпочитал проблематику второй ступени именовать разъяснением. Мы долго крутимся вокруг открывшегося факта. Наша собеседница рассказывает нам о том, как умерла ее мама, а она сама едва не подвергалась насилию со стороны отца. «Когда умерла моя мама, начался сложный период в моей жизни. Папа вообще выпал из жизни, сходил с ума, пытался покончить с собой, пил… Естественно, в этот период ему не хватало мамы и физически, и духовно. Так вот, не помню, каким образом, мы с утра с ним оказались в постели (мне было тогда 12-13 лет), но закончилось все тем, что все мое тело он трогал руками, гладил (с моего позволения, конечно). Но я тогда вообще ни в чем не смела ему отказать, я его всегда боялась. Ничего страшного не произошло. Я была под впечатлением». Данное воспоминание само по себе травматично. Но вот оно дополняется еще одной деталью. «То ли раньше, то ли позже (тоже не помню) еще такой случай произошел, но уже с моим дядей. Разница, конечно, есть. Я была одета, днем лежала рядом с ним на диване…Я хотела спать и закрыла глаза. Он, подождав, начал трогать только начинающую расти грудь. Я была в таком шорке, что не смела двинуться и показать, что я не сплю. А потом как ни в чем не бывало, позвал меня есть мороженое. Мне тогда тоже было лет 12». .
Ну вот, выслушав пациентку, можно было подумать, что первые сексуальные болезненные воспоминания у нее связаны с попыткой инцеста. Но вроде бы сама она считает, что ничего страшного не произошло. Вероятно, она имела в виду, что полового акта ни в том, ни в другом случае не было. Вы продолжаете проводить сессии и вот узнаете еще одну подробность. «Но это повторилось и в третий раз. Причем на этот период между вторым и третьим разом я успела поиметь сексуальный опыт. Тут все было хорошо. Было доверие, хорошие условия. Но удовольствия это мне не доставило, впрочем, как и в последующие разы. Третий раз был весной 2009 года. Папа после нашей ссоры, решил помириться и что бы успокоиться, попросил лечь с ним, немного полежать, говорит, что это его умиротворяет. Я была, но была очень напряжена, руками прикрыла те места, которые были в опасности. Короче, все закончилось тем же, что он обтрогал мое тело, но я уже сопротивлялась, пыталась вырваться, но он обнимал меня слишком крепко. Вообще-то он спал и ему снилась какая-то женщина, вот я и пострадала»..
Пятая ступень работы. Если подумать, чего не хватает этим воспоминаниям? Наверное, можно сказать – эмоциональной нагруженности. Интонация рассказа спокойная, похоже, пациентка бессознательно пытается успокоить себя – «ничего страшного не произошло». Но вот после очередной встречи – в беседе обнаруживается и эмоциональный фон. Событие приобретает оттенок оценки через чувства. Мы получаем не только документальное подтверждение события. Появляются подробности, которые характеризуют уже переживания пациентки, «Резко проснувшись, отец очень удивился, что я нахожусь рядом с ним и начал бормотать какой-то женщине, явно не мне. Спрашивал даже, как там бабушка, был в поту. Наверное, он хотел объяснить мне, что все произошло по недоразумению, он был не в себе и принял меня за какую-то знакомую женщину.
Шестая ступень характеризует более подробный анализ. Теперь можно задуматься над последствиями этой истории. «Про то, что произошло между мной и отцом я никому не рассказывала несколько лет. После этих событий я начала сильно бояться мужчин зрелого возраста. Я паниковала, оставаясь с ними наедине. Мне казалось, что они все меня хотят. Были и такие, которые даже заигрывали со мной, обнимали, пытались, дотронуться.
Когда я подросла, рассказала это кому-то, я начала справляться с этим страхом. Я просто объяснила себе этот страх и даже нашла оправдание для своего отца и своего дяди. Мне стало легче, но боль не проходила. Я отправилась к психологу. Та почему-то посоветовала мне прочитать «Лолиту» Набокова. Отыскать это произведение оказалось не просто. Ни у кого из знакомых его не оказалось. Меня смущало при этом, что моя просьба вызывала какие-то глумливые улыбочки. Но вот прочтя Набокова, я задумалась, что имела в виду психолог, когда рекомендовала мне эту книгу. Может быть, она хотела подсказать, что такое возможно, что даже описано в художественной литературе. Но мне стало не по себе. У Набокова совсем другой случай. Там, возможно, воспаленный эрос Лолиты. Но я-то в то время не имела никакого представления о сексуальном опыте. За разъяснениями я отправила к психологу. Но та дала мне наказ, чтобы я больше не позволяла отцу ложиться со мной рядом. Советы психолога не помогли мне. Страх перед мужчинами остался. Он стал углубляться и спровоцировал ненависть к мужчинам вообще. Я часто думала, слушая то, что рассказывают они друг другу, до чего же они глупые. Им нужен только секс. С этой проблемой я не могу справиться в одиночку.
КатарсисДопустим, что в одном клиническом варианте состоялось катарсическое признание. Фрейд называл свой метод катарсическим. Но что такое катарсис? Истоки психоанализа, по Юнгу, не представляют собой ничего иного, как по-научному заново открытую старую истину. Само название, которое было дано первому методу, а именно катарсис – очищение, есть известное понятие античных посвящений. Катарсис – глубинное душевное очищение, важнейший момент развития действия в античной трагедии, предполагавшей эмоциональную разрядку. У древнегреческого философа Аристотеля (384-322 до н.э.) находим эстетическое определение катарсиса. В «Политике» он писал, что под влиянием музыки и песнопений психика человека начинает преображаться. В ней рождаются сильные чувства — жалость, страх, энтузиазм, сочувствие. Так слушатели получают некое очищение и облегчение, связанные с удовольствием. В «Поэтике» Аристотель показал катарсическое действие трагедии, определив трагедию как особого рода подражание посредством не рассказа, а действия, в котором благодаря состраданию и страху происходит просветление подобных аффектов (аффект — всякое эмоционально окрашенное состояние (приятное или неприятное, смутное или отчетливое), которое проявляется в общей душевной тональности или в сильной энергетической разрядке).
Цель трагедии — обеспечивать катарсис души, «очищение от страстей». Трагедии великих древнегреческих трагиков (V-IV вв. до н.э.) Еврипида, Эсхила и Софокла заканчиваются гибелью героев и самым, казалось бы, безнадежным отрицанием жизни. Однако трагедия не вселяет в нас отчаяния, а напротив, очищает душу и примиряет с жизнью. Как, каким образом безобразное и дисгармоничное, составляющее содержание трагического мифа, может примирять с жизнью? Достигается это той таинственной силой, которая скрыта в искусстве, — силой, претворяющей в красоту жизненный ужас и делающей его предметом нашего эстетического наслаждения. По Аристотелю («Поэтика», гл. VII), зритель, следит за событиями трагедии, испытывает душевное волнение: сострадание к герою, страх за его судьбу. Это волнение приводит зрителя к катарсису — очищает его душу, возвышает, воспитывает его.
Понятие «катарсис» вызвало к жизни огромное количество различных интерпретаций, среди которых основными являются религиозно-ритуальное прочтение термина, медицинско-физиологическое, эмоционально-психологическое и интеллигибельное как рационально-интеллектуальное . По мнению некоторых исследователей, глубокий смысл греческого слова утерян. По мнению Н.Гринцера, не случайно Аристотель говорил о том, что эмоции, возникающие в душе зрителей, сродни психологическим характеристикам описываемых действий, но им не тождественны. Страх зрителя подобен, но не равен страху героического героя. Об этом, возможно, говорит терминологическое разграничение у Аристотеля эмоциональных переживаний героя и зрителя. Аристотель подобным образом подчеркивал отличие подвергшихся катарсису зрительских чувств от сходных с ними претерпеваний характеров в драме, составляющих суть трагического сюжета Катарсис символизирует новое рождение. Вот как это описано в книге Светланы Макуренковой: «Зритель в театре испытывает симпатию (букв. Сострадание) и жалость к героям… Через симпатию и жалость герой и зритель становятся одним существом, одним целым, подверженным общему стараданию (патосу). В момент катарсиса происходит разделение единого сложного субъекта. Изображаемое, сцена, а там находятся и души зрителей, разом отсекается, и тут – о, ужас! – на какой миг человек оказывается нигде: душа была там, а там все уже кончилось. Но в следующий же миг душа находит свое тело, входит в него и осознает – не разумом, а всем своим существом – что она на месте, что она спасена, а том, что там, - отделено, отсечено и закончен, в то время как здесь все продолжается. Там – смерть, здесь – жизнь, хотя в первый миг казалось, что смерть – везде. Происходит уход от смерти, новое рождение. Это и есть катарсис» ..
Стало быть, настоящий катарсис – особый, а вовсе не обыденный опыт, о котором можно вскоре забыть. Душа возвращается в тело, обновленная и измененная, и требует обновления и изменения самой жизни. Феномен катарсиса непосредственно связан с измененными состояниями сознания. Невозможно обрести преображение души без трагического обретения иного мира, иной реальности.
Итак, понятие «катарсис» впервые использовалось в древнегреческой культуре для характеристики некоторых элементов мистерий (об этом чуть позже) и религиозных праздников. Оно было унаследовано древнегреческой философией и употреблялось в ней в различных значениях (магическом, мистериальном, религиозном, физиологическом, медицинском, этическом, собственно философском и пр.)
Первоначальный метод катарсиса, в сущности, заключается в том, что больной посредством гипнотического воздействия или без него перемещается на задний план своего сознания, то есть в состояние, которое в восточной системе йоги считается состоянием медитации, или созерцания. Но в отличие от йоги предметом созерцания является спорадическое появление сумеречных следов представлений, будь то образы или чувства, которые отделяются от невидимых содержаний бессознательного, чтобы хотя бы тенью предстать перевернутому вовнутрь взору. Таким образом, вытесненное и потерянное вновь возвращается назад.
Юнг отмечал, что самые чистые и самые святые наши воззрения покоятся на глубоких, темных основах и, в конце концов, дом можно объяснять не только от конька крыши вниз, но также и от подвала вверх, причем последнее объяснение имеет еще и то преимущество, что генетически оно более верное, ибо дома строят не с крыши, а с фундамента и, кроме того, строить всегда начинают с самого простого и грубого Нет ничего бесплоднее интеллектуальных идей. Но если они поддержаны эмоциями, тогда они являются фактами нашей души.
Итак, невроз исчез, симптомы стали невидимыми. Пациент вроде бы здоров и, следовательно, может прекратить лечение. Но он – или особенно она – не может уйти. Факт признания, по-видимому, связал пациента с врачом. Если эта кажущаяся бессмысленной связь насильственно разрушается, то возникает рецидив болезни. Знаменательно и даже удивительно то, что во многих случаях связь с психологом может не возникнуть. Пациент уходит внешне здоровым, но отныне он настолько околдован теневой стороной своей души, что продолжает самостоятельно заниматься с помощью катарсиса издержками своего приспособления к жизни. Он связан бессознательным с самим собой, но не с врачом. С такими пациентами, замечает Юнг, случается, очевидно, то же, что когда-то произошло с Тесеем и его спутником Пейрифоем, которые, спустившись в царство Аида, чтобы поднять наверх богиню подземного мира, и устав от спуска, присели отдохнуть и больше уже не могли встать из-за того, что крепко приросли к скале.
Эти удивительные и непредвиденные случаи требуют такого же тщательного расследования, как и случаи, упомянутые вначале, то есть истории, оказывающиеся недоступными добрым намерениям катарсиса. Хотя обе категории пациентов, по-видимому, абсолютно различны, однако и те и другие нуждаются в разъяснении, как это правильно признавал Фрейд. Совершенно очевидным этот факт становится в случаях второго рода, особенно если после успешного катарсиса пациент оказался связан с психоаналитиком. Последняя связь уже наблюдалась в качестве нежелательного последствия гипнотического лечения, но внутренние механизмы такого соединения оставались невыясненными.
Сейчас известно, что интересующее нас соединение по своей сути тождественно своеобразной детской зависимости, от которой он не в состоянии защититься с помощью разума. Подобная фиксация может быть чрезвычайно сильной, причем сильной настолько, что можно, пожалуй, предполагать здесь совсем уж необычные мотивы. Соединение такого рода представляет собой процесс, протекающий вне сознания. Поэтому сознанию пациента ничего о нем не известно. Возникает вопрос: как же подступиться к этой новой проблеме? Очевидно, речь идет о невротической картине, о новом симптоме, который был просто спровоцирован лечением. Несомненным внешним признаком здесь является то, что эмоциональное насыщенное воспоминание об отце перенесено на врача, из-за чего он кажется отцом и как таковой в известной степени превращает пациента в ребенка.
Разумеется, детскость пациента не возникала только теперь, а существовала всегда, но до этого она была вытеснена. Теперь же она всплывает на поверхность и стремится воссоздать детско-семейную ситуацию, ведь вновь нашелся давно утерянный отец. Фрейд назвал этот симптом переносом. То, что возникает некоторая зависимость пациента от готового помочь врача, есть, в конце концов, вполне нормальное и по-человечески понятное явление. Ненормальное и неожиданное здесь – только необычайная стойкость и недоступность сознательной коррекции.
Как только человеческому духу удалось выдумать психически сокрытое, на аналитическом языке – вытесненное, началась терапевтическая работа. Юнг подчеркивает: в целом вред бессознательной тайны больше, чем осознанной. Всякая личная тайна действует подобно вине и греху, независимо от того, является ли она таковой или нет с точки зрения общепринятой морали. Другая форма сокрытий тайны – сдержать. Тем, что обычно сдерживается, являются аффектами.
Разумеется, сдержанность не является пороком. Можно считать самодисциплину одним из наиболее ранних искусств уже у первобытных народов, у которых она является частью ритуала посвящения, главным образом в форме стоического перенесения боли и страха и аскетического содержания. Но часто сдержанность оказывается невротическим фактором. Преобладание тайны или аффекта обусловливает, вероятно, различные формы неврозов. Юнг показывает, что они являются вредными в тех случаях, когда оказываются исключительно личными.
Воспитание социального человекаЕще одна ступень - воспитание социального человека. Простое понимание, обладающее достаточной побудительной силой для многих чувствительных в моральном отношении натур, оказывается несостоятельным для людей с незначительной моральной фантазией. Вы справились с запросом пациента, избавили его от невротических состояний. Он попрощался с вами и ушел. Но разве вы уверены, что в том семье, где он живет, в том коллективе, где он трудится нет факторов, которые могут спровоцировать очередное обострение.
Этот человек, к примеру, лечился от алкоголизма. Он теперь воздерживается от алкоголя. Но вот беда – он трудится в коллективе, где много любителей спиртного. Они ему подмигивают, жестами показывают, что воздерживаться глупо и приглашают в компанию. Способен ли он удержаться от искушения?
В процессе развития психоанализа возникла парадоксальная мысль. Мы стараемся освободить от невроза отдельно взятую индивидуальность. Но ведь в обществе тоже не все нормально. Здесь существуют нелепые традиции, парадоксальные ситуации, правит свой бал абсурд. Лечить надо не отдельного индивида, а общество – этот вывод сделал Эрих Фромм. Так предметом терапии оказались массово-психологические процессы общества.
Основной фрейдовский объяснительный принцип удовольствия, как показало дальнейшее развитие, является односторонним и поэтому недостаточным. Допустим, голодный человек получает в подарок красивую картину, но он предпочел бы получить горбушку хлеба. Или, например, влюбленного выбирают президентом Америки, но он бы предпочел заключить в объятия свою возлюбленную.
Каждая ступень развития нашей психологии обладает своего рода завершенностью. Катарсис, в основе которого лежит излияние души, позволяет некоторым людям думать: теперь это здесь, все проистекает из этого, все известно, весь страх позади, все слезы пролиты, теперь все должно быть лучше. Разъяснение говорит столько же убедительно: теперь мы знаем откуда взялся невроз, самые ранние воспоминания раскопаны, последние корни найдены, а перенос был нечем иным, как чувственной фантазией рая детства или возвратом в семейный роман. Путь к безыллюзорной жизни, то есть к нормальному существованию, открыт. И наконец, воспитание указывает на то, что криво выросшее дерево не вытянется в прямое благодаря признанию и разъяснению, а теперь только благодаря искусству садовода может подведено под норму. Теперь только достигнуто нормальное приспособление.
Четвертая ступень – преобразование. И она не должна претендовать на то, чтобы быть истиной в последней инстанции. Эта ступень восполняет пробел, оставленный предыдущими. Она просто удовлетворяет еще одну потребность, которая распростерлась над прежними. Понятия «нормальный человек», как и понятие «адаптация», является ограниченной желанной целью, например, для тех, кому тяжело дается умение ладить с миром или же кто из-за своего невроза не в состоянии вести нормальное существование.
«Нормальный человек» - идеальная цель для неудачников, для всех тех, кто находится ниже общего уровня приспособления. Однако для людей, которые способны на большее, чем средний человек, для людей, которым совсем нетрудно добиться успеха, обрести более чем скромные достижения, для них идея или моральное принуждение ничем не отличаться от «нормальных» людей является, по сути, прокрустовым ложем, непереносимой смертельной схваткой, бесплодным, безнадежным адом. Поэтому наряду с тем, что присутствует много невротиков, которые заболевают потому, что они просто нормальные, есть и такие, которые, напротив, больны из-за невозможности стать нормальными. Мысль, которая могла бы прийти кому-нибудь в голову, - сделать первых нормальными – была бы воспринята этими людьми как дурной сон, ибо самая глубокая их потребность на самом деле состоит в том, чтобы вести ненормальную жизнь.
Человеку свойственно искать удовлетворения и исполнения желаний как в том, чего он еще не имеет, так, впрочем, и в том, что есть в избытке и чем он никак не может насытиться. Достижение социальной адаптации не является стимулом для людей, которым она дается с детской легкостью. Правильные поступки для того, кто неизменно ведет себя правильно, будут всегда скучны, в то время как для поступающего вечно неправильно дальней целью, тайным стремлением является научиться действовать правильно.
Живые картинки прошлогоИрина Аскольдовна слушала мои лекции. Однажды попросилась на индивидуальную встречу. Она была стройной, худощавой женщиной, с прямой спиной и предупредительной улыбкой. Оказалось, что Ирина Аскольдовна почти с детства страдает кишечными проблемами. Запоры мучительны и болезненны. Пациентка нигде не работает, занимается домом, муж – весьма обеспеченный человек. Она, естественно, может позволить себе любую диету, может купить дорогие лекарства. Но толку чуть…
Мы начали с ней «воспоминательную» работу, однако сразу же натолкнулись на огромные трудности. Ирина Аскольдовна мало что помнила, отвечала скупо, искренне пыталась передать какие-нибудь подробности, но это ей не удавалось. «Проток» бессознательного случился как всегда неожиданно. Сначала в памяти пациентки возникла странная сцена. Мама ругает старшую сестру Полину, а за что непонятно… Ира путается под ногами и все время задает вопрос: «А что она натворила? Разбила окно, да?» Мама говорит: «тебе здесь нечего крутиться, мала еще…»
Ирина Аскольдовна задумалась: в самом деле, что это было? И с этим вопросам она поехала к Полине. Та, выслушав ее, неожиданно стала печальной, строгой. Она спросила:
- А ты разве не догадывалась?
Моя пациентка страшно удивилась: о чем речь. Оказалось, что отец целенаправленно занимался растлением старшей сестры. Он касался ее гениталий, ласкал их и готовил ее к любовным утехам. Когда Полина сказала об этом маме, та ужасно рассердилась и стала ругать девочку: «Сама виновата, ведь я тебе говорила…» Кончилось все это разводом. Но когда дети были маленькими, отец купал их сам. В доме имелось огромное деревянное корыто. Папа преследовал не только гигиенические цели. Полину пытался возбудить, а Ире просто засовывал пальчик в анус… Так постепенно мы стали припоминать детали детства, истоки давнего недуга. Через год Ирина Аскольдовна окончательно избавилась от кишечных проблем.
Психоаналитик придает огромное значение воспоминаниям пациента. Без них невозможно отыскать источник психической травмы, которая откладывает отпечаток на всю человеческую жизнь. Но в том-то и дело, что память человека капризна. Лев Толстой неожиданно видит себя грудным младенцем на руках у матери. Кто-то отчетливо помнит, как он, суча ножками, пытается догнать материнскую юбку. У другого в голове – неотвязный эпизод. Отец наказал его. Он стоит в углу, тщедушный, маленький. Ему безумно смешно.
Вот обозреватель «Московского комсомольца» Юлия Калинина пишет: «Все, что случалось в жизни, помнится потом короткими живыми картинками – будто фрагментами фильма. А сам «фильм про жизнь» - так, чтоб целиком, с начала и до конца, - забывается. Сюжетные линии, сложности взаимоотношений, пробелы и провалы со временем пропадают, растворяются в темноте. При желании, конечно, можно восстановить, вспомнить, в чем было дело. Но для этого надо прикладывать усилия. А без усилий – само собой - из памяти выплывают только разрозненные живые картинки, сохраняющие запах и смысл «той» жизни….
Вот зимнее утро, тусклый рассвет. Больно левую руку. Это мама тянет меня на улицу Бахрушина, торопится отвести в детский сад и успеть на работу, а я телепаюсь за ней в несгибаемых валенках и думаю: «Почему я- это именно я, а не кто-то другой? Почему именно меня тащат за руку?». И ощущаю такую бесконечность этого вопроса, что дух захватывает.
А вот другое утро, тоже зима, темно, я веду сына в детский сад на Профосоюзной, но он не хочет идти, упирается, и мне приходится брать его на руки – тяжеленного и неповоротливого в валенках и шубе. Он тут же прекращает ныть, выгибается, упираясь затылком с подвязанным шарфом воротник, замирает и молча смотрит в синее небо с гаснущими звездами.
Что происходило между двумя этими утрами? Каким сюжетом они оказались связаны в единое целое? На самом деле не важно. Важно, что две картинки хранятся в памяти парой, в одной ячейке, и в этой парности есть некая внутренняя логика, гармония жизненной материи, ее подлинность, истинность, правота и целесообразность Каждый человек хранит собственные кольца припоминаний. То, что жизнь казалась бессмысленной. Ликование, обретенное душевное спокойствие, готовность катапультироваться в прошлое. А ведь это были годы террора, войны, геноцида.
Что такое такое бессознательное? Приведем наиболее распространенные значения: 1) совокупность активных психических образований, состояний, процессов, механизмов, операций и действий человека, не осознаваемых им без применения специальных методов; 2) самая обширная и наиболее содержательная часть (система, сфера, область, инстанция и т.д.) психики человека; 3) форма психического отражения, образование, содержание и функционирование которой не является предметом специальной вненаучной рефлексии.; 4) состояние человека характеризующееся отсутствием сознания.
В европейской рациональной традиции идея о бессознательном психическом восходит к эпохе создания философии (к учению Сократа и Платона об анамнесисе – знании как припоминании и др.) В той или иной форме проблема бессознательного ставилась и разрабатывалась в философии и психологии на протяжении всей их истории.
Существенный подход в изучение проблемы бессознательного внесли Б. Спиноза (неосознаваемые «причины, детерминирующие желание»), Г. Лейбниц (трактовка бессознательного как низшей формы душевной деятельности), Д. Гартли (связь бессознательного с деятельностью нервной системы), И. Кант (связь бессознательного с проблемами интуитивного и чувственного познания), А. Шопенгауэра (идеи о бессознательных внутренних импульсах), К. Карус («ключ сознания – в подсознательном»), Э. Гартман («философия бессознательного), Г.Т. Фехнер (представление о «дуще-айсберге»), В.Вундт («неосознаваемое мышление», «неосознаваемый характер процессов восприятия», «неосознаваемые логические процессы»), Г. Гельмольц (учение «о бессознательных умозаключениях»), И.М.Сеченов («бессознательные ощущения или чувствования»), И.П. Павлов («бессознательная психическая жизнь»), В.М. Бехтерев (активность бессознательного), А. Льебо и И. Бернгейм (постгипнотическое внушение и поведение), Ж. Шарко (идеи о невидимой и неосознаваемой психической травме), Г. Лебон (бессознательное как доминирующая совокупность психических процессов, всегда преобладающая в толпе и управляющая «колллективной душой» толпы), П. Жане (психические автоматизмы и бессознательные факторы неврозов) и многое другое . (В ХХ в. наиболее подробно и систематически представление о бессознательном разрабатывается в границах психоаналитической традиции. Принципиально важные результаты были получены З. Фрейдом, создавшим психологическое определение бессознательного и учение о бессознательном; К.Г. Юнгом, развившим идеи о психоидном, личном и коллективном бессознательном; Дж. Морено, разработавшим концепцию «общего бессознательного», и Э. Фроммом, развившим идеи о «социальном бессознательном». В целом эти психоаналитически ориентированные дополнительные идеи и концепции дают определенное представление о природе и сущности бессознательного и его проявлениях на индивидуальном, групповом и социальном уровнях.
Структура бессознательногоСогласно З. Фрейду, бессознательное – это: а) психические процессы «которые происходят активно и в то же время не доходят до сознания переживающего их лица», б) основная и наиболее содержательная система психики человека (бессознательное - предсознательное - сознательное), регулирующаяся принципом удовольствия и включающая в себя различные врожденные и вытесненные элементы, влечения, импульсы, желания, мотивы, установки, стремления, комплексы и пр., характеризующиеся неосознаваемостью, сексуальностью, асоциальностью и т.д. По мысли Фрейда, в бессознательном идет постоянная борьба Эроса (влечений и сил жизни, сексуальности и самосохранения) и Танатоса (влечений и сил смерти, деструкции и агрессии), использующих энергию сексуального влечения (либидо).
С точки зрения психоанализа содержание бессознательного включает в себя: 1) содержание, которое никогда не присутствовало в сознании человека, и 2) содержание, которое присутствовало в сознании, но было вытеснено из него в бессознательное (желания, воспоминания, образы и т д.). Рассматривая бессознательное и его содержание как источник неврозов и личностных конфликтов, З. Фрейд создал психоаналитическую терапию, ориентированную на познание бессознательного и излечение пациентов через осознание этого бессознательного (вытесненного).
Трактуя бессознательное как «истинно реальное психическое» и подчеркивая, что все душевные процессы, по существу бессознательны, З. Фрейд вместе с тем обращал внимание на борьбу бессознательного и сознательного (сознания) как одну из атрибутивных и базисных основ психической деятельности и поведения человека.
Корректное определение бессознательного исследование его, создание учения о бессознательном и внедрение представлений о нем в психологию и другие человековедческие науки были выдающимися достижениями Фрейда.
По К.Г. Юнгу, бессознательное состоит из трех слоев: 1. «личностного бессознательного», то есть поверхностного слоя бессознательного, включающего в себя преимущественно эмоционально окрашенные представления и комплексы, образующие интимную душевную жизнь личности; 2. «коллективного бессознательного», то есть врожденного глубокого слоя бессознательного, общего центра, или ядра, психики, имеющего не индивидуальную, а всеобщую природу, сконцентрировавшую в себе опыт всех предшествующих поколений людей. Это ядро психики включает в себя сверхличное универсальное содержание и образцы как всеобщее основание духовной жизни. Содержаниями коллективного бессознательного в основном являются архетипы – наследуемые всеобщие образцы, символы и стереотипы психической деятельности и поведения; 3. «психоидного бессознательного», то есть наиболее фундаментального уровня бессознательного, обладающего свойствами, общими с органическим миром, и относительно нейтральным характером, в силу чего оно, «психоидное бессознательное», не будучи полностью ни психическим, ни физиологическим, практически полностью недоступно сознанию.
Согласно Дж. Морено, существенно важным основанием и механизмом общения и взаимодействия людей является «общее бессознательное», возникающее при продолжительном контакте между партнерами и содействующее снятию межличностных (интерперсональных) ролевых конфликтов.
По Э. Фромму, значительную роль в организации человеческой жизнедеятельности и механизмов общения и взаимодействия людей играет «общее бессознательное», представляющее собой «вытесненные сферы, свойственные большинству членов общества» и содержащие то, что данное «общество не может позволить своим членам довести до осознания».
Непосредственные и опосредованные действия индивидуального, коллективного и социального бессознательного проявляются в предельно широком диапазоне – от элементарных психических актов до творчества – и оказывают влияние на все стороны жизни людей в норме и патологии.
В современной психологии обычно выделяют несколько классов проявлений бессознательного: 1. неосознаваемые побудители деятельности (неосознаваемые мотивы и установки); 2. неосознаваемые механизмы и регуляторы деятельности, обеспечивающие ее автоматический характер (операционные установки и стереотипы автоматического поведения; 3. неосознаваемые субсенсорные (подпороговые) процессы и механизмы (восприятия и пр.); 4. неосознаваемые социальные программы (ценности, установки, нормы и т.д).
В психоанализе и постфрейдизме в качестве основных методов познания бессознательного (а также диагностики и терапии) используются: анализ свободных ассоциаций, сновидений, ошибочных действий повседневной жизни, исследование мифов, сказок, фантазий, символов и т.д.
Существующая фрагментарность представлений о бессознательном и весьма значительная роль этой проблемы дают основания полагать, что создание общей теории бессознательного психического является одной из наиболее важных задач теоретической психологии.
Разумеется, не Фрейд первым обнаружил, что в нас глубоко таятся мысли и стремления, которые мы не осознаем, то есть бессознательное, что наша психика живет своей скрытой жизнью. Но Фрейд был первым, кто сделал это открытие основой своей психологической системы и стал изучать бессознательные феномены скрупулезно и с поразительными результатами. Фрейд исследовал главным образом несоответствия между мышлением и существованием. Мы полагаем, к примеру, то наше поведение мотивировано любовью, привязанностью, чувством долга. Но мы не осознаем, что на самом деле оно обусловлено желанием властвовать, мазохистскими импульсами или неспособностью быть самостоятельным.
Фрейд открыл, что наше представление о себе не обязательно соответствует реальности. То, что человек думает о себе, может отличаться и обычно отличается от того, что он есть на самом деле. Большинство людей живут в мире самообмана, нам только кажется, что наши мысли соответствуют действительности. Фактически, историческое значение фрейдовской концепции бессознательного заключается в том, что Фрейд отбросил традиционное отождествление мышления и существования, доходящего в строгих формах философского идеализма до утверждения, что только мысль (идея, слово, символ) реальна, и в то же время до отрицания реальности чувственно воспринимаемого мира.
Фрейд, сведя роль сознательной мысли в основном к рациональному объяснению влечений, шел к разрушению основ рационализма, выдающимся представителем которого он сам являлся. Его открытие, что между мышлением и существованием существует несоответствие не только подорвало западную традицию идеализма в его философской и общепринятой формах, он также сделало далеко идущее открытие в области этики. До Фрейда искренность можно было определить как высказывание того, в чем человек убежден. Разница между тем, то я говорю, и тем, в чем я убежден, приобретает новое измерение, а именно мою бессознательную веру (belief) или мое бессознательное стремление (striving). Если в дофрейдовские времена человек, убежденный , что он наказывает своего ребенка потому, что хочет воспитать его лучше, мог считать себя честным, пока он действительно верил в этом, то после открытия Фрейда закрадывалось сомнение, а не является ли подобное убеждение рациональным объяснением его садистских желаний, то есть что ему доставляет удовольствие бить ребенка и что он использует как предлог идею, что такое наказание идет на пользу ребенку.
С точки зрения этики, следует предпочесть того, кто, по крайней мере, честно признает свой действительный мотив – он не только более честен, но и менее опасен. Нет такого зла или жестокости, которые не объяснялись бы благими намерениями, как в частной жизни, так и в исторических событиях. Со времен Фрейда фраза «Я желал добра» утратила свою оправдательную силу. Желание добра – это одно из лучших объяснений для дурных поступков, и нет ничего легче, чем убедить себя в справедливости такого объяснения.
Есть и третий результат открытия Фрейда. В культуре, подобной нашей, в которой слова играют огромную роль, придаваемое им значение часто не учитывает, если не искажает, опыт. Если кто-то говорит «Я люблю тебя», или «Я люблю Бога», или просто «Я люблю свою страну», он произносит слова, которые, - несмотря на то, что он полностью убежден в их истинности, - могут быть совершенно неверными и являться рациональным объяснением стремления человека к власти, успеху, богатству или выражением его зависимости от своей группы. Они могут не содержать и обычно не содержат даже частицы любви. Еще не нашло широкого признания открытие Фрейда, что люди инстинктивно критически относятся к высказываниям о благих намерениях или рассказам о примерном поведении, тем не менее остается фактом, что теория Фрейда, это критическая теория. Фрейд не принимал высказывания за чистую монету. Он рассматривал их критически, даже когда не сомневался с сознательной искренности говорящего. Но сознательная искренность мало что значит в общей структуре личности человека.
Великим открытием Фрейда, существенно повлиявшим на философию и культуру, было обнаружение конфликта между мышлением и существованием. Но Фрейд ограничил значимость своего открытия, сведя сущность конфликта к подавлению младенческих сексуальных стремлений, предположив, что конфликт между мышлением и существованием – это по сути конфликт между мышлением и младенческой сексуальностью. Это ограничение неудивительно. Находясь под влиянием материализма своего времени, Фрейд искал содержание подавляемого в тех стремлениях, которые не только имели одновременно и психический и физиологический характер, но также, - что очевидно – подавлялись в том обществе, к которому Фрейд принадлежал, то есть к среднему классу с его викторианской моралью, из которого вышли Фрейд и большинство его пациентов.
Он нашел доказательство тому, что патологические явления, например, истерия, иногда являются выражением подавленных сексуальных желаний. Он отождествил социальную структуру и проблемы своего класса с проблемами, присущими человеческому существованию. Это одно из уязвимых мест в теории Фрейда. Для него буржуазное общество было идентично цивилизованному обществу, и хотя он признавал существование своеобразных культур, они представлялись ему примитивными, неразвитыми.
Материалистическая философия и убеждение в широком распространении подавления сексуальных желаний явились фундаментом, на котором Фрейд возвел теорию бессознательного. Вдобавок он проигнорировал тот факт, что очень часто наличие или интенсивность сексуальных импульсов не зависит от физиологической основы сексуальности, а наоборот, весьма часто они являются производными совершенно иных импульсов, не сексуальных по своей природе. Так, сексуальное желание может порождаться нарциссизмом, садизмом, склонностью к подчинению, просто скукой; хорошо известно также, что власть и могущество – важные составные составляющие сексуальных желаний.
В наше время, когда после открытий Фрейда сменилось два или три поколения, стало очевидно, что в культуре больших городов сексуальность не является главным объектом подавления. Поскольку в своей массе человек становится Homo consumens, секс стал одним из основных предметов потребления (и фактически самым дешевым), создавая иллюзию счастья и удовлетворенности. В человеке можно увидеть различные конфликты между осознаваемыми и неосознаваемыми стремлениями. Вот список наиболее часто встречающихся душевных конфликтов:
Осознание свободы - бессознательная несвобода,
Сознательная чистая совесть – бессознательное чувство вины,
Сознательное чувство счастья – бессознательная депрессия,
Сознательная честность – бессознательный обман,
Сознание индивидуализма – бессознательная внушаемость,
Сознание власти – бессознательное чувство беспомощности,
Сознание веры – бессознательный цинизм и полное отсутствие веры,
Сознание любви – бессознательное равнодушие или ненависть,
Сознание активности – бессознательная психическая пассивность и лень,
Сознание реалистичности – бессознательное отсутствие реализма.
Вот противоречия, которые подавляются и рационализируются. Они существовали и во времена Фрейда, но некоторые из них не были настолько очевидны, как сейчас. Однако Фрейд не обратил на них внимания, поскольку сосредоточился на исследовании сексуального влечения и его подавления. Младенческая сексуальность остается краеугольным камнем всей системы ортодоксального фрейдовского психоанализа. Таким образом, психоанализ обходит реальные и весьма серьезные конфликты как внутри человека, так и между людьми.
Жуткая исповедальняВдоль рядов электрички пробирается бомж. Он держит в руках рваную шапку и надсадно поет:
«Но фашистская пуля злодейка, оторвала способность мою…»
Особых пожертвований не заметно. Но слушают серьезно, мрачно.
Да уж, говорит полноватая дама рядом, - действительно злодейка…:
В свое время Илья Ильф подметил, что если в прессе появился кочующий образ одинокой обиженной старушки – это неспроста. Между тем на отечественном экране обозначилась фигура невротика. Появились телевизионные передачи «Про это», «Я сама», которые как бы взяли на себя роль, сходную с психоанализом: толковать про запретное, анализировать смутные чувствования, оценивать собственные жизненные поступки. Люди пытаются с помощью общественности решить свои жизненные проблемы. Они толкуют о брачном контракте, о муже-тиране, о собственной свободе, рассказывают о том, как мать и дочь выбрали одного сексуального партнера, обосновывают право женатого мужчины иметь любовниц, посещать публичный дом.
Много лет назад, проводя социологическое исследование, я включил в анкету вопрос: «Как вы оцениваете супружескую измену?» Анкету выловили партийные аппаратчики. Приключился громкий идеологический скандал. «Как вы смеете? – кричали партэксперты, - провоцировать советского человека на аморальный поступок?» Сейчас, когда на экране резвятся гетеры и герои передач рассказывают об интимных подробностях, трудно поверить в том, что в те годы за невинный вопрос пострадали десятки специалистов.
И вот все переменилось. Кажется, нет таких тем, которые невозможно обсудить. Здесь и исповедь гомосексуалиста и агрессивность сексуально неудовлетворенной женщины. Что можно сказать про эти программы, если смотреть на них глазами психоаналитика? Русские люди по природе сдержанны, целомудренны и застенчивы. Они исступленно охраняют свои внутренний мир от ненужного любопытного взгляда, от досужего любопытства, от нескромного посягательства.
Человеку свойственно проявлять обостренный интерес к собственным внутренним переживаниям. Однако далеко не каждый из нас готов при этом распахнуть душу. И не всякая культура помогает человеку выплескивать свои эмоции. Иногда люди изо всех сил пытаются уберечь свою интимную жизнь от грубого вторжения. В американском лексиконе есть такое понятие – «прайвеси» - частная жизнь священна. Недавно про этом напомнил гнев против папарацци, погубивших Диану…
Но разве можно согласиться с тем, что русские православные люди чураются исповедальности? Ведь Церковь тоже занимается целительство души. Девочка идет к священнику и рассказывает ему о своих прегрешениях. Речь-то идет о конфетке, тайком взятой из сахарницы. Неважно, что грех невелик. Зато пестуется привычка делиться сокровенным.
В XIX в. родился еще один исповедальный жанр – эпистолярный. Люди писали друг другу о смутных, неуловимых переживаниях. «Вчера я вышел в сад. Луна бросала таинственный отсвет… Мне стало мучительно тоскливо…» И тот другой, получив такое письмо, не смеялся над романтическими чувствами. Не сетовал, что послание не содержит деловых сведений. Он знал: придет время и его потянет к такой незатейливой исповеди.
Русский народ вовсе не отверг психоанализ по побуждениям собственной души. Издавались книги, создавались общества, открывались консультационные пункты… Но в советские годы психоанализ оказался репрессированным. Его изобличали по идеологическим мотивам. Можно говорить об искусстве прерванной традиции. В нашей стране рождалась тоталитарная культура. Обнаружить собственные чувства стало опасно. Об этом нам напомнили с экрана в кадрах фильма «Москва слезам не верит». Патруль гневно бросает колкую фразу. «Перестаньте обниматься, вы что забыли, что вы находитесь в общественном месте?»
То, что происходит сегодня, можно назвать реакцией на тоталитарный синдром. Желание выговориться напоминает паранойю. Что заставляет людей бежать в студию, подниматься на подиум? Бессознательное переживание избранности, тяга к публичности, радостное предвкушение встречи с теми, кто станет следить за малейшими извивами вашей души. Но главное – обостренное желание выговориться. Оно плохо удовлетворялось предшествующей культурой. Теперь – реванш.
Фрейд оказался прав. Все вокруг пропитано пряным ароматом Эроса. Он многолик, его присутствие обнаруживается далеко за пределами эрогенных зон – в политике, в молитвенном экстазе, в житейской сутолоке. Эрос – глубинная трудноутолимая потребность человека и общества в целом. Он неизбывен, неисчерпаем.
Однако вчерашний совок еще робок. Ему не хватает раскованности. Он провинциален по уровню половой просвещенности. Организаторы программы «Про это» хотят его растормошить, избавить от «комплексов». Правда, делается это прямолинейно. Девушка просит у мужчины разрешения оседлать ее. Она сейчас покажет, как можно «завести» партнера. Она ищет его эрогенные точки. Он, впрочем, невозмутим и монументален. Сексуальная революция еще не приобрела тотального размаха. Об этом свидетельствует и реакция зрителей на программу. Многих она шокировала…
Судите сами. Мужчина рассказывает о том, что, будучи женатым, посещает публичный дом. Между прочим с согласия жены. Она чтит сексуальные потребности и аппетиты мужа. Общественное мнение на этот счет формируется мучительно. Кто-то упрекает героя программы в отсутствии романтических чувств. При любви к жене такое невозможно.
Конкуренцию составляют мыльные оперы. Всенародно решаются одни и те же вопросы. Кто действительный отец ребенка? Имеет ли героиня полное оргазменное удовольствие? Верно ли, что и тропиканки умеют любить? Тут тебе и проблемы с импотенцией, и комплекс Эдипы, и содомные страсти, и кровосмесительные импульсы… Без этих коллективных галлюцинаций нельзя и представить нашу теперешнюю реальность.
Но кое в чем, клянусь Юнгом, мы уже преуспели. Ученый Игорь Кон первым обратил внимание на сексуализацию нашей речи. Она полна намеков, подмигиваний, откровенной вульгарности. Выражение «Он меня совершенно затрахал» следует понимать как образное потрясение. Участница программы «Я сама» сообщает всем городам и весям, что сексуальная мощь ее мужа достойна преклонения. Она гордо добавляет: Слава Богу. И все радостно кивают: «Воистину так! Нечего таить восхитительные радости бытия. Неожиданно в программе появляется и сам муж, объект неподдельной гордости. Чего недостает этой сцене? Пожалуй, разве только прилюдных манифестаций. Дождемся,, пожалуй, и такого…
Однако в программе обсуждаются не только эротические проблемы. Чаще всего мы видим человека, выбитого из всех позиций. Жизнь изменилась до крайности. Разительно поменялись ценностные ориентации. То, что было свято, поругано. То, что подавлялось, стало нормой. Люди не могут мгновенно адаптироваться к новым нормам. Они находятся в душевном смятении. Представьте себе девушку, которая поступила в фирму. Ей говорят: «Сегодня твоя очередь спать с шефом!» С какой стати? – спрашивает он. Отвечают? «Ты больная или ненормальная?».
Но люди неожиданно для себя открывают, что у них есть права, пространство, свобода выбора. Вот героиня одной из передач «Я сама» не захотела довольствовать ролью домашней хозяйки. В результате благополучная семья оказалась порушенной. Зато героиня ощутила глоток свободы, получила образование. Другая женщина (это уже иная передачи) обрушилась на мужа-тирана, который, впрочем, хотел лишь развить ее личность. Пути разорваны. Женщина освободилась от деспотической опеки.
О том, как строятся программы, и как работает психоаналитик, есть и существенная разница. Но в телевизионной практике проступают и опасные тенденции. Психоаналитик по своему призванию пытается высветить глубинные переживания, которые травмируют душу. Он поэтому предельно внимателен к тончайшим нюансам неосознаваемых эмоций.
Парадокс названных передач заключается, пожалуй, в том, что они пытаются смутно, неосознанное тотчас же подвергнуть бесстрашной аналитической процедуре. Это в значительной мере опасно, потому что скорее создает разлад в душе, нежели помогает освободиться от психологической проблемы. Синдромы и комплексы мгновенно становятся объектом рассудочного поведения. Еще полнее обнаруживает себя моральная агрессивность. Соведущие нередко произносят окончательный приговор. Они осуждают, вразумляют, изобличают…
Современный человек считает, что жизнь дана для утех и наслаждений. Он агрессивно гедонистичен. Но такое убеждение показалось бы диким, скажем, человеку средневековья. Разве мы знаем, зачем Бог вручил нам дар целомудрия? Участники программы «Моя семья» слушают рассказ о том, как мать и дочь спят с одним мужчиной. Ну, и что рассуждают другие, пускай, ведь они счастливы. Допустимо и нравственно все, что приносит людям наслаждение! Раздается только один отрезвляющий голос: «Не дурдом ли это»?
Россия изо всех сил пытается стать цивилизованной. Но вот парадокс: когда зерно прорастает на нашей почве, оно неизменно дает странные всходы. Мы хотели приобщиться к психоанализу, но получили его сразу в диком, варварском варианте. Сложилось что-то несуразное, нечто вроде помеси Кашперовского с ветеринаром. Никто даже не подумал о том, какие неожиданные и тяжелые последствия в общественном сознании может вызвать такой малограмотный психоанализ.
Когда психоаналитик ведет индивидуальный прием, во дворе дежурит карета «Скорой помощи». Мало ли какие необузданные силы поднимутся со дна души! В России интимность психоанализа порушена тотчас же. Дело приобрело вселенский характер. Некая дама идет в студию, чтобы обсудить вопрос о том, откуда у ее мужа взялся триппер («Я сама») Желание обманутой жены покалякать на эту тему вполне объяснимо. Но ведь телевидение – публичное зрелище. Что отзовется в душах миллионов людей – об этом подумать некому.
Чаще всего эти темы уместны на съезде психопатологов, а вовсе не в ночном эфире. Скажем, некая пара, прикупив сырого мяса, отправилась домой и возжелала совершить соитие на этой сырой плоти («Про это»). Психолог Р. Крафт-Эбинг мог бы включить данный факт в свою работу «Половая психопатия, с обращением особого внимания на извращение полового чувства». Однако нашим неокрепшим душам предлагают поразмышлять над этим фактам, оценить его и даже примерить себя к этой ситуации. Обсуждаются проблемы бисексуальности. Женщина из зала неожиданно заявила: «Я тоже хочу девочку…»
Какую цель преследуют организаторы программы? Может быть, хотят просветить целомудрие? Но ведь буревестники сексуальной революции реют на каждом шагу. Можно без труда составить библиотечку сексуального маньяка. Тогда, может быть, другое? Освободить массы людей от проклятых комплексов, которые обедняют их жизнь? Однако большинство героев передач типичные невротики. Неврозы в названных программах не изживаются, а, напротив, загоняются вглубь. В душах тех же людей, которые случайно или по выбору оказались у экрана, такого рода зрелища рождают смятение, глубинную закомплексованность, перерождение жизненные и практических установок.
Мы долго полагали, что человек живет одним разумом. Теперь обнаружилась иная тенденция: культ бессознательного. Люди заворожены извивами собственной души. Внутренний мир выставляется напоказ. Однако голос совести, нравственности, религиозного смирения почти не слышен. Можно ли на этом пути исцелить душу?
Менее всего психоанализ можно рассматривать как забавную игрушку, удобный случай «вздыбить» наши чувствования, приобщить к тайнам эротики, погоняться за скабрезными сюжетами. Дело гораздо серьезнее и тоньше.
ВНИМАНИЕ! Объяляется набор на авторский курс по Психоанализу ( Глубинная психология ) П.С. Гуревича.
Гуревич П.С. Российский философ, кандидат исторических наук, доктор филологических наук, доктор философских наук, профессор, академик РАЕН. Специалист по философской антропологии, современной западной философии, философии культуры, клинической психологии, психоанализу, трансперсональной психологии. Практикующий сертифицированный психоаналитик. Исследователь нетрадиционных религий и культов. Автор книг по психоанализу.
Возможность получить сертификат или государственный диплом с правом работать по специальности. Другие статьи Павла Гуревича Вы можете прочитать
здесь
0
0