Начнем со строчек О. Мандельшама: «Дано мне тело, что мне делать с ним, Таким единым и таким моим». Поэт так увлечен собою и даже не знает, кого благодарить за тихую радость дышать и жить. Но нам это может показаться подозрительным. Откуда такое самолюбование? Почему бы не выразить восторг перед другим телом, тоже единым? Нет ли здесь легкого аромата эгоизма?
Современная культура пронизана табу на эгоизм. Нас учат тому, что быть эгоистичным грешно, а любить других – добродетельно. В то же время заметно, что альтруизм растворяется, становится фикцией. Вот выступает профессор-менеджер. Он говорит студентам: «Запомните, когда от вас отвернутся друзья, близкие, когда исчезнут даже завистники, знайте, вы стали успешным менеджером».
Однако самое сильное и законное стремление человека – именно эгоизм. Следуя этому побуждению, человек вносит наибольший вклад в общее дело. Однако учение, согласно которому эгоизм – величайший грех, а любовь к другим – величайшая добродетель – чрезвычайно устойчиво. Проглядываем философские тексты, посвященные эгоизму. Ж. Кальвин пишет ом, что человек должен осознать свое абсолютное ничтожество и делать все возможное, чтобы унизить себя. Такое учение основано на ненависти и презрении к себе. А вот Кант, который видел в природе человека врожденную склонность к злу, для подавления которой необходим моральный закон, категорический императив.
Но есть и иные взгляды. Философы 18 века любовь к другим осуждали как слабость и самопожертвование, а в противовес выдвигали себялюбие и эгоизм. Но почему люди должны быть разумными, должны действовать в соответствии с собственными интересами. Настоящая революция в этике, мне кажется, связана с работами немецкого философа Эриха Фромма. Он доказывает, что человек, прежде всего, должен научиться любить себя. Если этого не случится, он не сможет любить никого. Неожиданная мысль, не правда ли?
Однако в клинической практике мы встречаемся часто с тем, что люди, пришедшие на сеанс, сами себя не любят. Им не нравится собственное тело, свой облик, свой внутренней мир. Однако нет оснований думать, будто это замечательные альтруисты, подлинные носители нравственности. Но получается, что нельзя полюбить человечество, если в душе человека не теплится любовь к себе. Именно в этом эгоизме исток подлинного чувства. Представьте себе, женщина рассказывает о том, как она любит своего сына, как положила свою жизнь на алтарь его успехов, как она растоптала собственное счастье. Такой альтруизм опасен. Можно сказать, что, отвергая себя, эта женщина ничего не сможет дать и сыну. Он, скорее всего, вырастет безлюбым, не способным к любви.
Жертвенность ради других – не самоцель. В нашей стране именно идея жертвенности эксплуатировалась и насаждалась сталинизмом. Была жертвенность, были жертвы. Невинные восходили на плаху. Опозоренные, смиренно склоняли головы. Миллионы шли на Голгофу, уверенные в грядущем торжестве намеченных целей. Как измерить цену утраченного, раухнувших святых надежд? Нужны ли искупительные жертвы, чтобы торжествовало зло? Не расплачиваемся ли мы сегодня на тупую покорность, за окоченение мысли и чувства.
Человек рожден для счастья и любви. Но то и другое не задается человеку по тайне рождения. Ему предстоит овладеть искусством быть счастливым. Основы любви начинаются не с жертвенности или альтруизма. Как ни парадоксально. Они начинаются с себялюбия. Но, разумеется, не с самодовольного нарциссизма. Сколь трудно воспитать в себе то самое простое восхищение собой, которое прорвалось в стихотворении Мандельштама. Полюбить себя, свою уникальность, свою особость. «Запечатлеется на ней узор, неузнаваемый с недавних пор». Это поэт пишет о стеклах вечности, о своей неповторимости. Однако никакой эгоизм не оправдан, если он не развивается дальше, но уже в сторону альтруизма, любви, жертвенности.
0
0
